Уходят не простившись - [9]

- Знаешь, Юра, это ещё не все наши несчастья, - отважился он, наконец, когда оба стояли, дожидаясь лифта, - Мира Дорфман погибла. Утонула на следующий день, как ты отбыл. Купаться отправилась в воскресенье - и вот, у всех, можно сказать, на глазах. Представляешь? Лиза Маренко с ней была, видела.

- Представляю, - безжизненным, упавшим почти до шепота голосом отозвался директор, закинул в разъехавшиеся двери прибывшего, наконец, лифта обе сумки, вошел, оттерев плечом сунувшегося было за ним заместителя и взмыл вверх... Нехорошо как-то получилось, даже и не попрощались, у Петра Сергеевича возникло такое ощущение, будто бедолага и не расслышал сказанного - он же и без того в шоке. Эх, надо бы с ним хоть до квартиры... Петр Сергеевич потоптался ещё на лестничной клетке, дожидаясь неизвестно чего, и поспешил к сидевшей в машине Зое.

В доме - тлен и запустение, и никто не выбегает навстречу, не трется об ноги, урча, как крохотный трактор.

- Топси, - окликнул он безнадежно, - Мариетта! - Все равно, что Тамару звать. Нет её здесь, и нигде нет. Но, говорят, кошки живучи. Целую неделю одни в запертой квартире? Невозможно... Да, и что-то ещё такое о Мире ему сказали - нет, вот этого уж точно быть не могло. Как это - лишиться сразу всех, кто тебе дорог? Разве я - самый большой грешник на свете? Здесь где-то кошки, дома - забились под диван, лежат обессиленные, но живые, живые... Иначе ему самому завыть остается, лечь на пол и сдохнуть.

Записка под зеркалом в передней, по счастью, во время попалась ему на глаза. Корявые буквы возвестили, что за кошками надлежит спуститься в нижнюю квартиру, где проживает старшая по подъезду - и замысловатая закорючка вместо подписи. Юрий Анатольевич тут же вспомнил вздорную крикливую особу, возомнившую себя начальством и по любому поводу делавшую жильцам замечания. Однажды наорала на них с Тамарой, когда они вылезали из такси. "Ишь баре, - заверещала на весь двор. - С улицы зайти не могут, дыши теперь ихним бензином!" Ах дай ей Бог здоровья, усатой кликуше, выразительнице классовой ненависти - спасла его кошек. И как только она проникла в запертую квартиру? Впрочем, это неважно... На общем фоне...

Не сняв плаща, он упал тут же в передней в глубокое, истерзанное кошками кресло. Тамару кто-то убил. Девочка его любимая - он так и называл её "мой ребенок" - утонула... Где, как? Может, в смертную минуту на помощь его звала? Он один виноват: мог взять малышку с собой... Не взял, скандала испугался, Тамара пригрозила скандалом. Вот, вот кто виноват, из-за неё все, из-за Тамары, старой этой злобной грымзы умерла его девочка, его куколка рыженькая... Не узнай Тамара, что муж оформил поездку на двоих Мира специально и паспорт заграничный выхлопотала, и визы уже готовы были, - и не узнай об этом жена, все бы по-другому... Поехали бы вдвоем, полетели, как на крыльях. "Боинг-707", бизнес-класс, ну где она это видела? А потом купались бы в прозрачных, нестерпимо синих волнах, шлепали босыми веселыми ногами по мелкой воде, ужи в ресторане, подолгу колдуя над меню, в котором сплошь экзотика. А потом - необозримо широкая - два метра на два кровать в номере люкс пятизвездного отеля... Так все и происходило в его воображении, повсюду девочка его сопровождала, ни на минуту не оставляла одного - на местных шоколадных красоток и взглянуть не позволяла... Милая, как же ты ушла, не простившись? Покинула меня, а я и не почувствовал ничего...

Будь проклята Тамара, законная опостылевшая супруга! Как же она в тот вечер взбесилась, он и не видел её прежде такой. Будто в первый раз проведала о супружеской измене. Бывало же и раньше - и ничего. Подуется, помолчит - и дальше поехали... А тут заорала, завизжала, как торговка, слоном в него запустила фарфоровым - чей-то давнишний подарок под руку попал, стоял себе на шкафу... Юрий Анатольевич невольно глянул на шкаф в прихожей, на котором некогда красовался слон, потом на пол, на то место, куда он грохнулся, просвистев мимо его головы. Ничего не осталось - ни слона, ни груды белых обломков, только вмятина на косяке...

Он тогда выскочил из дому, дрожа от ненависти, остался бы - убил. Слушать такое про себя, про Миру - и от кого! От святоши этой...

Даже сейчас, вспомнив, он весь затрясся. Как посмела, гадина, такие слова! Про его позднюю, последнюю, истинную любовь...

Опомнился: Боже мой, не о том он думает. Улеглись, свернулись комочком на дно души, только что сотрясавшие её страсть и ненависть, накатила другая беда: беспросветная печаль. Навалилась на сердце, и тут ещё смутная тень замаячила на грани сознания, наваждение: было, не было? Приснился ему тот мужичонка или в самом деле познакомились они в ночной закусочной?

...Хлопнув дверью, швырнув напоследок связку ключей в ненавистное, искаженное лицо, оказался он тогда на улице один, ночью. Намерение было твердое: никогда, ни за что, ни за какие коврижки в дом, к этой женщине не возвращаться. Звон ключей - похоронный звон по их совместной жизни.

Чуть остыв, похлопал себя по карманам. Бумажник, слава Богу, при нем, закусочная на углу открыта всю ночь... Единственный в тот час посетитель сам подсел: