Уходящий тропою возврата - [5]

– А-а-а-а! И-и! – крики и стоны раненых прорезали относительную тишину на переправе.

Вскоре в спину задним тоже полетели стрелы, сбивая узкоглазых воинов под ноги лошадям, на дно мелкой в этом месте реки. Ржание лошадей и затор из оставшихся без седоков животных привели их ещё и в крепкое замешательство. Чужаки все еще не поняли, откуда приходит смерть. Вдруг прямо из воды, у самого стремени выпрыгнул крепкий малый, отбросил в сторону камышовую трубку, вырвал из седла ближайшего кочевника. Плюхнул его задом о воду и от всей души врезал по макушке кулаком, размером с глиняную кружку. После чего обмякшее тело поволок в заросли камыша.

Только один из узкоглазых разведчиков сообразил, чем может все закончиться для них, и, пригнувшись к луке седла, заставил лошадь, поднимая грудью волну и разбрызгивая по сторонам воду, скакать по течению реки.

– Ах, стервец, ну и ловок! – вырвался возглас из камыша.

Сразу две стрелы вошли в лошадиный круп, но животное, жалобно заржав, выносило хозяина из-под обстрела. Кипчак, умело спрятавшись под лошадиный живот, принимая водные процедуры, хлебая донецкую водичку, почти вырвался из лап смерти. Аваз, прицелившись, выпустил стрелу, всадив ее в бедро хитрецу, а вскоре тот скрылся за изгибом реки. Ушел.

– Собрать лошадей – пригодятся! Добейте живых, – распорядился Савар.

Он вышел из кустарника на берег, сжимая в руке тугой хазарский лук.

– Бран, ты где?

– Здесь я, шад.

– Пленник жив?

– А чего ему сделается-то?

– Тащи его на берег!

Зашуршал камыш под напором сильного тела ломающего его человека, а вскоре появился и сам Бран, легко несший на правом плече сомлевшего от крепкого тумака кочевника. Выбравшись из воды, сбросил болезного на песок, ничуть не заботясь о нем. Савар сам стянул на запястьях и лодыжках кипчака кожаные ремешки, и уже вместе с Браном они забросили пленного поперек одной из захваченных лошадей, привязали ноги к рукам вокруг туловища животного.

– Уходим по течению! Следов нам оставлять совсем ни к чему.

Караван, ведомый Саваром цепью, преодолевая течение, двинулся вдоль камышей по речной воде, а через какое-то время свернул в рукав речушки, примкнувшей к основному руслу Донца, поросший труднопроходимой порослью, составлявшей старицу. Распугивая уток и другую пернатую живность, в конце концов, вышли на печенежский берег. Перешли на рысь, а вскоре поскакали галопом, держась поймы реки. Сменяя лошадей на кипчакских, скакали до самой темноты, с заходом солнца скрылись в плавнях.

Спрыгнув на землю с добытой у степняков, мелкой мохноногой конячки, Савар, разминая затекшие ноги, распорядился:

– Мошег, оглядись по округе.

Расседлали лошадей, стреножив, отпустили пастись тут же на найденном поросшей травой пятачке твердой земли. Подошел Бран.

– Шад, что вы хотели узнать от пленного?

Савар кивнул, думая о чем-то своем.

– Аваз, разводи огонь, жарь мясо, с голоду умирать нет смысла.

Весело заплясал огонь в костре, пожирая сухие ветки и дрова. Запах жареного мяса встал над низиной пойменного полуострова, составлявшего сорок-пятьдесят метров площади, скрытой камышом и лиственным лесом у воды. Со страхом вращая глазами, бросая взгляды на хазар, кочевник лежал на спине неподалеку от костра. То ли от переживаний, то ли от того, что вовремя не сводили оправиться, от его портков шел резкий запах мочи. Присев рядом и нависнув над головой врага, Савар задал вопрос:

– Кто вы такие? Откуда к нам пришли?

Вопрос, заданный на одном из наречий, пленник явно понял.

– Мы из племен шары-кипчак, кочевья наших родов были далеко отсюда за рекой Итиль.

– Действительно далеко. Зачем же вы откочевали из родных степей?

– Стало тесно на родине. Прошлой осенью ханы Баркут и Селюк увели свои орды на полдень. Переправившись через Великую реку, орды пошли за солнцем и перезимовали в степях Тавриды, но там тесно, пришлось воевать со многими родами печенегов, а в конце зимы кочевья повернули на полночь и вошли в эти степи. Здесь хорошо, много выпасов и рядом река. Теперь это будет наша степь.

Хмыкнув, Савар невесело посмотрел кипчаку в глаза. Ему захотелось всадить нож в грудь узкоглазого, поразившего шада такой непосредственностью и простотой суждений. Видите ли, им понравилось, и они решили остаться!

– Так это обе орды кочуют вдоль реки?

– Нет. Это кочует наша орда, хана Баркута. Нас много. Очень много воинов у хана.

– Где же тогда другая орда?

– Хан Селюк повел своих ближе к стороне, в которой заходит солнце, а потом, так же как и мы, повернет на полночь. Он тоже ведет сотни родов. Зачем мешать друг другу в большой и сытной степи?

– А как же печенеги?

– Они уйдут или покорятся.

– Да-а!

– Мы сильны, много молодых воинов хотят испытать себя. Вождь нашего коша, пусть Тенгри даст ему ещё много зим силы, говорил, что ханы уже этим летом поведут в набег воинов. Мы победим и захватим большую добычу. В кочевьях не останется бедняков.

– Куда ханы направят набег?

– Вождь говорил, что урусы обладают большим богатством, но прячут его в своих лесах.

Савар поднялся на ноги, в раздумье отошел к крохотному песчаному пляжику, примыкавшему к стремнине, где высокая поросль камыша расступилась по сторонам. Отблески костра оставили просвет на бегущей реке. В раздумье тянулось время. Менялся первоначальный план действий. С самого начала молодой шад хотел добраться до Киева, попытать счастья, поступив в дружину к тамошнему князю, добиться почета и уважения, осесть в стольном граде. Разговор с кипчаком повернул мысли вспять, неожиданно судьба предоставила возможность отомстить за погибший род.