Уходя, не оглядывайся - [16]

– Откуда ты знаешь, что ему можно доверять? Ты что, собираешься дать ему возможность обчистить нас и сбежать, пока мы будем смотреть кино в Вентуорте? Ты сошел с ума!

Я решил, что пора дать знать о своем присутствии. На цыпочках я вернулся к двери, открыл ее и с силой захлопнул. Затем, тяжело ступая, подошел к стойке.

– Есть здесь кто-нибудь? – спросил я.

Возбужденные голоса сразу стихли. Наступила тишина, а потом из кухни вышел Йенсен. Его полное добродушное лицо было красным, глаза выдавали смущение.

– А-а, пришел, – сказал он, окинув меня взглядом. Выражение его лица слегка изменилось. Было видно, что он остался доволен моим внешним видом и испытал облегчение.

– Ну как тебе флигель? Нашел там все, что нужно?

– Мне понравилось, – сказал я. Запах жареного лука сводил меня с ума. – Здесь тоже хорошо. Вам можно только позавидовать, мистер Йенсен.

Он кивнул, но уже без былого энтузиазма, явно расстроенный недавним скандалом с женой.

– Да, здесь неплохо.

Он потер подбородок, пряча от меня глаза.

– Ты, наверное, голоден. Сейчас соображу что-нибудь поесть.

– Не надо беспокоиться, мистер Йенсен. Вы только скажите, что приготовить, – я все сделаю сам.

– Побудь здесь, я поговорю с женой.

Ему было так неловко, что мне стало его жаль. Он пошел было на кухню, но в это время к бензоколонке подъехал запыленный «паккард», и водитель нажал на клаксон.

– Я займусь им? – спросил я.

– Не надо, я сам. Ты поешь, а уж потом приступишь к работе.

Он вышел, и я видел сквозь открытое окно, как он занялся «клиентом».

Услышав за спиной шорох, я обернулся. В дверях стояла женщина и с любопытством разглядывала меня. Ее густые каштановые волосы были собраны в пучок и довольно небрежно заколоты. Это была настоящая красавица, хотя рот у нее великоват, а губы – слишком полные. В ней была чувственность, которая привлекает любого мужчину, – и я не стал исключением.

Женщина – лет тридцати, с зелеными глазами и кожей цвета слоновой кости – была одета в хрустящий белый халат, плотно облегавший фигуру, и, глядя на нее, стоявшую в дверном проеме, я понял, что под халатом у нее больше ничего нет. Она не произнесла ни слова. Мы так и стояли, рассматривая друг друга, пока не вошел Йенсен и, смущенно улыбаясь, не представил меня.

– Мне кажется, он не против перекусить. Во всяком случае, я – точно, – сказал он. – Как насчет поесть, Лола?

С непроницаемым лицом она сказала:

– Сейчас что-нибудь принесу.

Я видел ее тяжелые бедра, обтянутые халатом. При каждом шаге они оживали, еще больше подчеркивая чувственность. Я взял бумажную салфетку и вытер лицо. Пот с меня катился градом.

– Жарковато, а? – спросил Йенсен, расплываясь в улыбке.

– Печет как в аду, – ответил я.

Я постарался улыбнуться в ответ, но губы не хотели слушаться.

II

Когда мы с Йенсеном стали разгружать металлолом с грузовика, он заговорил о своей жене.

До этого я съел один из лучших обедов в своей жизни. Она вернулась из кухни с двумя тарелками, в которых лежали спагетти и большие телячьи отбивные, поставила их с грохотом на стойку и вернулась на кухню, не проронив ни слова. Пока мы ели, я спросил у Йенсена, в чем будут заключаться мои обязанности.

Он ответил, что хотел бы поручить мне гараж и бензоколонку, с тем чтобы он сам и Лола целиком переключились на закусочную. Он хотел, чтобы у меня было три ночных дежурства в одну неделю и два – в следующую. От меня требовалось взять на себя ремонт машин, если в этом будет необходимость, и содержать станцию в чистоте.

– Без дела ты не останешься, Джек, – сказал он. – Но при отсутствии других занятий будешь рад любой работе.

Я сказал, что мне это подходит и работать я готов столько, сколько потребуется. Это была правда. Я знал: если мне здесь нечем будет заняться, все мои мысли окажутся на кухне, где работала Лола. Любой мужчина на моем месте чувствовал бы то же самое.

Покончив с едой, мы вышли на улицу, и он показал мне, как работает бензоколонка, объяснил, что делать, когда появляется клиент, и что сколько стоит. Затем он попросил меня помочь с разгрузкой. Солнце уже садилось за горы, и стало прохладнее. Я был рад возможности размяться после вынужденного безделья в товарняке. Пока мы работали, он говорил:

– Ты не переживай из-за Лолы. Она терпеть не может, когда ей перечат. Я же рассказывал тебе – она всегда была против того, чтобы здесь работал еще кто-то. Не пойму почему. Какая-то блажь, которую женщины вбивают себе в голову. – Он взглянул на меня с тревогой. – Ведь ты не обижаешься? Пару дней она еще подуется, а потом все встанет на свои места.

Я ничего не ответил, да и говорить было нечего. Мы подтащили к краю кузова и спустили на землю ржавый культиватор. Я еще раз поразился силе Йенсена. Он обращался с тяжелой машиной, как будто это была игрушка. Когда мы тащили культиватор в тень, он спросил:

– А правда она красивая женщина?

– Правда.

Он достал сигареты и угостил меня. Закурив, он продолжал:

– А познакомились мы необычно. Два года назад она вышла из остановившегося здесь туристского автобуса и прошла в закусочную. В то время я был совсем никуда. Недели за две до этого умерла моя жена, и я крутился вообще один. Даже готовка была на мне, и, должен признаться, стряпня моя была ужасной. Она попросила сэндвич. Странно, как люди запоминают такие мелочи, а? Я помню, на ней было зеленое платье. Стоянка автобуса была двадцать минут: он забирал почту, а пассажиры могли что-то перехватить из еды. Они все набились в закусочную и требовали: кто – сэндвич, кто – гамбургер, кто – пирог – и так далее; я не знал, что делать. Я уж не помню, был ли я на ногах или уже стоял на голове, как вдруг она оказалась не перед стойкой, а за ней и начала обслуживать посетителей. Я видел, что это дело ей знакомо, и не стал вмешиваться. Я ей просто показал, где что лежит. К отходу автобуса все были накормлены. Мне это было не под силу, а она с этим справилась. Получилось так же, как с тобой. Я сказал: если ей нужна работа, то она у нее есть.