Уход на второй круг - [74]

— Чай или кофе? — привычно спросил Глеб, когда они стояли, разглядывая замысловатую витрину, а девушка в фирменном переднике раскладывала по тарелкам их заказ.

— Отстань от меня со своим чаем, — рассмеялась Ксения. — Не люблю я чай. Совсем не люблю. Лучше уж воды из-под крана.

— Кофе так кофе! — усмехнулся он.

И еще через пару минут они сидели за маленьким столиком у большого окна — тоже будто кукольным. Впрочем, все здесь напоминало кукольный домик со смешными надписями на стенах: «Если вы съели весь торт целиком, не разрезая, то получается, что вы съели один кусочек». Или «Сегодня едим, завтра — худеем. Этого правила придерживаться каждый день».

— Атмосфера абсолютной мимимишности, — оглядываясь по сторонам, констатировал Парамонов. — Давай я тебя сфоткаю.

— Не хочу одна, — заявила Ксения, откусывая от круассана огромный кусок, и добавила с довольным выражением лица и полным ртом: — Ешь, а то не достанется.

— Поем. А со мной сфоткаешься? Мы барышню попросим, — он кивнул на девушку за витриной.

— С тобой — да.

Через пять минут они со своими чашками — ее с кофе и сливками, замысловатым облаком возвышающимися над кромкой, и его с фруктовым чаем — сидели, весело улыбаясь, позировали, пока официантка, она же кассирша, она же бариста, она же кондитерша делала снимки на его телефон.

— Ксень, давай еще пирожные возьмем. Для фотографий. Нет ничего мимимишнее фруктовых корзиночек, а? Я даже их съем потом. Давай? И у меня будет много мимимишной тебя.

— Дома! — выставила она условие, прищурив глаза.

— Чего дома? — не понял Глеб.

— Есть будешь дома. И кормить тебя буду я.

— Да не вопрос!

— Ты обещал! — хохотнула она и, подхватившись, в два шага снова оказалась у витрины, выбирая пирожные.

Парамонов недолго ее рассматривал. Девушка, сосредоточенно разглядывавшая лакомства, была чудо как хороша. И теперь уже он мысленно посылал к черту эту кондитерскую и весь этот город, думая об огромной кровати в их номере.

Жестом показал работнице заведения отдать ему телефон. И, пока Ксения возилась, сделал ещё несколько снимков. Хоть она и не хотела одна.

— За это ты будешь наказан, — как ни в чем не бывало сообщила Ксения, возвращаясь на свое место за столиком с бесконечно добрым выражением лица.

— Понесу любое наказание. Какое хочешь. Если это не исключает возможности целоваться. Я тебя уже сорок минут не целовал.

— Вот над этим я и подумаю, — совершенно серьезно сказала Ксения, откинувшись на спинку скамьи, заменявшей в кафе стулья.

— Ну, пока ты думаешь, я воспользуюсь моментом, — Парамонов вскочил, перегнулся через стол и дотянулся до ее носа, оставив на нем быстрый поцелуй.

— Пирожное в руки взяла! Ща я тебя запечатлею!

Удивленно вскинув брови, Ксения послушно, без слов, взяла в каждую руку по кондитерскому шедевру и замерла в ожидании вылетающей птички. Но едва Глеб навел на нее камеру, тут же скрыла лицо за пирожными.

— Хитрюга! — возмутился он.

— Я еще не начинала.

— А то я тебя не знаю! Улыбнись, а! В камеру!

— Ну вот объясни мне, — вздохнула Ксения, слизывая крем, которым были украшены фрукты в песочной корзинке, — почему я должна улыбаться в камеру?

— Потому что у тебя красивая улыбка. И фотки будут красивые.

— Угу, — кивнула она, продолжая увлеченно поедать пирожное, — и эти самые фотки тебе важнее, чем я живая.

— Ничего подобного, — хмыкнул он, параллельно щелкая ее жующей, — но, когда ты живая где-нибудь над Австрией летишь, мне остаются только фотографии. Потому будь любезна, улыбайся на них.

— Не убедительно, — констатировала Басаргина.

Доела корзинку и, подперев голову рукой, все же приняла подходящую позу для фото с означенной улыбкой на лице.

— Ненатурально!

— А ты эксперт.

— Так! Не заговаривай мне зубы. А то заставляю съесть и второе!

— Я-то съем, но тогда ты останешься без десерта, — Ксения придвинула к себе блюдце со вторым пирожным.

— Ксёныч, я в любом случае при десерте — у нас одна комната и одна кровать.

— Да-да, — согласилась она, слизывая новую порцию крема, — я именно об этом и говорю.

Он едва не поперхнулся смехом, живо усевшись на стул напротив. И фотографировал. Снова и снова, делая десятки кадров. Потому что она — живая — была ему важнее всего на свете. Будто бы каждый момент ее жизни нужно было запечатлеть навсегда в цифре. И не переставал смеяться, потому что смеяться с ней приходилось нечасто, но выходило легко и спокойно. И тянулся за пирожным, норовя откусить, пачкая свою бороду, отросшую за ту неделю, что они не виделись.

— Мысль о том, что страдать будем вместе, утешит меня, — заявил он, перехватывая ее ладонь.

— Ну я-то страдать не буду, — рассмеялась Ксения. — Я сейчас объемся сладкого и буду спать тихим мирным… сладким сном.

— Даже так?

Глеб слизнул-таки крем с пирожного и вывернул ее руку так, что его губы оказались на запястье. Спокойные, изучающие, ласкающие. Чувствующие, как чуть участился пульс, бившийся в тонкой голубой венке. Десерт… Просто касаться, осязать биение жизни и этого дня, который они дарили друг другу.

— Ага, — выдохнула Ксения, замирая. В то время как его пальцы стали подниматься выше, к локтю, но поцелуя он не прекращал, лишь вжавшись крепче в ее руку. А потом резко поднял глаза — смеющиеся и довольные — и проговорил: