Уход на второй круг - [60]

— Дай сюда пакет, — пробормотал он куда-то ей в шею, оказавшись рядом, на пару ступенек ниже. Потягивая носом запах. И задыхаясь от желания.

— Это мой пакет, — буркнула Ксения.

— Отдам в кухне. А потом честно пойду спать.

— Я звонила… — сказала она прежде, чем успела вспомнить про Фриза с его просьбой о приглашении на свадьбу, и услышала в собственном голосе упрек.

Свадьбы нет, а упреки есть. Слишком явные, слишком из другой жизни. И даже не ее жизни — никогда ей не были свойственны подобные упреки.

— А я собирался перезвонить, когда Петьку выпровожу, — он все-таки отнял у нее пакет и усмехнулся, близко-близко от ее лица, так, что она ощущала малейшее шевеление воздуха и любое движение его рта: — Сдала?

— Сдала, — кивнула она, с силой сжимая в ладони ключи, отчего они больно впивались в кожу.

— Умница, дочка.

В следующее мгновение расстояния между ними совсем не стало. Губы их почти совпали по контуру. И ощущение кожи на коже — каждой складки, каждой ложбинки, каждой шероховатости — сводило с ума. Поцелуй не был быстрым. Медленным и нежным, но вместе с тем соскучившимся. Таким, как если бы он целовал ее тысячу лет до этого, зная наизусть звучание любого ее вздоха, и все не мог насытиться. А потом не целовал один год — и встретив вновь, уже не мог оторваться. Его свободная рука заскользила по рукаву ее пальто, добираясь до плеча. И выше, до шеи. Прокралась под шарфик. Касалась пальцами кожи. А потом он выдохнул и отстранился, оставаясь совсем рядом, чтобы ощущать исходившее от нее тепло.

— С приездом, Ксёныч.

Она перевела дыхание, не чувствуя ничего, кроме его руки на своей шее, и ускорила шаги по ступенькам, потащив его за собой. Глеб вновь поднимался наверх. Не было прошедших суток на ногах, не было усталости от вызовов ложных и моральной истощенности от трудных. Не было даже последнего недопитого стаканчика кофе, оставленного на крыльце у станции — он испытывал жажду того рода, которая имеет отношение только к Ксении. Она возилась с замком — а он сдвигал шарф в сторону, чтобы вместо пальцев на ее шее были его губы, в то время как свободная ладонь ложилась на затылок, зарываясь в волосы.

Закрытая изнутри дверь смела все барьеры. На пол летело лишнее — пакеты, вещи, приличия, отмечая их путь по квартире. Ее руки метались по одежде Глеба, быстро и уверенно, следом метались губы резкими, требовательными поцелуями по обнаженной коже. Откровенно хотела его и также откровенно предлагала себя. Чтобы он брал. А он брал предложенное. Подхватил ее тело, тонкое и гибкое, увлек на постель, осыпая касаниями, в которых нуждались оба. И знал, что соскучился. Каждый раз скучал в их разлуки. И с каждой — все сильнее. Раздвигал молочно-белые ноги, поддерживал ягодицы, сжимая пальцы. Лицом утыкался то в грудь, то в живот, опускаясь ниже, пробуя на вкус кожу — чуть прикусывая, касаясь языком, втягивая носом запах. Добрался до пальцев ног, проводя по ним губами, и вновь заскользил вверх, по внутренней стороне бедер, пока не коснулся горячего и влажного, захватывая ее в плен.

Или в плен захватили его?

Она подалась к нему, обняла ногами, скрестив их в тонких щиколотках — не вырваться, скользила кончиками пальцев по плечам, рукам, выводила узоры на ладонях. Вздрагивала, когда пряди его волос щекотали кожу. Дрожь по венам растекалась вдоль всего тела, пульсировала под его языком, горела на губах разноцветными фантазиями в ожидании, когда она сможет прикоснуться к нему.

Будто услышав это ее ожидание, он негромко проговорил:

— Потерпи немножко, — покалыванием по коже. Импульсом. Потому что вздрагивала она даже от звука его голоса. И от слов, произнесенных так близко к средоточию ее ожидания. Он снова приник губами к клитору, дразнил его языком, опускался ниже, к расщелине между складочек плоти. И самого себя чувствовал мальчишкой в период полового созревания. Страдал маниакальной зависимостью от секса. От секса с этой женщиной. И, не признаваясь себе в том, не решаясь спрашивать, хотел, еще сильнее чем хотел получить ее, чтобы она тоже нуждалась в нем. Сейчас, в эту минуту. Довести ее до самой грани и дать ей себя. Его пальцы скользнули туда, где только что был рот, лаская, чуть надавливая, проникая внутрь, в то время как губы снова вернулись к клитору.

Медленно двигаясь навстречу его пальцам, она коротко глухо вскрикивала, пока не захлебнулась стоном. Замерла на мгновение, ничего не видя перед собой, кроме радужных пятен, разметавшихся по потолку. И завозилась, дернулась вниз по простыне. Губами — к его рту, руками — к его члену. Обожглась ладонями, обожгла взглядом. Одуревала от черных провалов его зрачков, кусала губы злыми поцелуями, дразнила оставляющим прохладные дорожки языком. Сводила ноги, теперь вынуждая ждать его. Закрывала глаза и пропускала вздохи. У него же даже дышать терпения не было. Хрипло, коротко, рвано — только чтобы хватало легким кислорода.

— Вредина, — выдавил он, толкаясь ей в руки, ощущая, как подрагивают от напряжения его бедра. Он и сам, весь, полностью, был напряжением. Напряжением, закрывавшим ее рот своим, сплетавшимся с ней. Его пальцы сжимали ее грудь, чуть сдавливали соски, потом на месте пальцев оказывались зубы и язык. В конце концов, сдавшись и ей, и себе самому, он стал раздвигать коленом ее ноги. Потому что находиться вне ее теперь уже было невыносимо.