Ухо Ван Гога - [13]

Я чувствую себя неудачником.

Винсент Ван Гог³

В течение нескольких минут я неотрывно смотрела на эту фразу. Я перестала верить в себя и не чувствовала, что в состоянии привнести новое понимание в историю художника. Последние десять месяцев я работала над проектом, который уже сделал кто-то другой. Неожиданно я начала глубоко сочувствовать человеку сложной судьбы, которого никогда в жизни не встречала. В эти мгновения я вдруг поняла, что один из самых известных и уважаемых в мире художников чувствовал себя полным неудачником. В эти минуты мое собственное отношение к Ван Гогу кардинально изменилось. Художник перестал быть объектом моего исследования и стал для меня живым.

Повернув еще раз за угол, я оказалась дома, на юге Франции, окруженная солнечными, прекрасно знакомыми пейзажами. Картины были яркими и дышали жизнью.

Я медленно ходила по залу, наслаждаясь каждой работой. Они воздействовали на меня гораздо сильнее, чем я когда-либо могла предположить. Находясь в чужой для меня стране, я была тронута, удивлена и поражена работами художника. Я почувствовала себя так, словно оказалась в теплом и солнечном Провансе, и неожиданно для себя расплакалась.

В тот вечер, сидя в съемной квартире, я по электронной почте отправила письмо Мартину Бейли, в котором объяснила суть моего проекта и предложила предоставить весь собранный мной материал. Мартин ответил, что признателен за щедрое предложение, но не собирается в обозримом будущем возвращаться к проекту «Ухо Ван Гога». В моей душе забрезжила надежда. Весь вечер я внимательно читала написанную Мартином статью и нашла в ней упоминание о второй, неизвестной мне газетной статье, вышедшей сразу после происшествия. Это была малюсенькая вырезка из газеты, которую отправили по почте одному из друзей Винсента, бельгийскому художнику Эжену Боху⁴. Мартин Бейли нашел эту статью в бельгийских королевских архивах. С первого взгляда могло показаться, что в короткой статье не содержится никакой новой информации:

«Арль. “Чокнутый”: под таким заголовком в нашей газете в прошлую среду была напечатана история польского художника, который бритвой отрезал себе ухо и подарил его работавшей в кафе девушке. Сегодня мы получили информацию о том, что этот художник лежит в больнице и жестоко страдает от нанесенных себе увечий. Мы надеемся, что его жизнь удастся спасти»⁵.

То, что в статье говорилось о польском художнике, меня совершенно не смутило. По-французски голландец – hollandaise, а поляк – polonaise. В разговорной речи эти слова звучат похоже. На вырезке не было даты публикации и названия газеты, однако упоминание нанесенного увечья позволяло сделать вывод о том, что информация может быть только о Ван Гоге. В статье упоминалось о том, что газета незадолго до этого публиковала материал о Ван Гоге. Меня порадовало то, что где-то, вполне возможно, существует эта первая статья. Я всегда склонялась к мысли, что газеты просто не могли игнорировать такой сенсационный и «сочный» материал, и эта информация свидетельствовала о том, что о происшествии в Арле действительно писали в разных газетах. В статье Бейли упоминал о том, что безрезультатно пытался найти название газеты, из которой была сделана эта вырезка. Я решила, что после возвращения во Францию попытаюсь найти эту первую статью о Ван Гоге⁶.

В статье Бейли меня удивили две вещи. Первая: по словам Тео, Винсент отрезал себе ухо ножом, но, согласно статье, упоминаемой в вырезке из газеты, художник использовал «бритву»⁷. Так кто же на самом деле прав – Тео или газетный репортер? Второе: в статье сказано, что Ван Гог подарил ухо «девушке, работавшей в кафе», что противоречит информации из всех остальных письменных источников, с которыми я была знакома. Все считали, что таинственная Рашель была проституткой. Или, может быть, выражение «девушка, работавшая в кафе» является очередным эвфемизмом?

Под конец моего пребывания в Амстердаме в читальный зал вошел высокий и худой голландец, которого Фике представила мне как старшего исследователя Музея доктора Луиса ван Тилборга. Луис уже много лет работает в Музее и является одним из ведущих специалистов по всем вопросам, касающимся Ван Гога. Я слышала и читала множество противоречивой информации об ухе художника – одни считали, что он отрезал себе все ухо, другие придерживались мнения, что только мочку, и вот наконец мне представилась возможность спросить об этом эксперта. Если художник отрезал только мочку уха, упала ли бы Рашель в обморок от ее вида? «Ну, – ответил Луис, – некоторые падают в обморок при виде крови».

Во время нашего разговора Луис спросил, читала ли я биографию художника, написанную Густавом Кокио. Я ответила, что только слышала, что такая книга существует. Это была первая биография Ван Гога, написанная французом. До разговора с Луисом я и не подозревала о том, что Кокио был в Арле в 1922 году и встречался с людьми, которые знали Ван Гога в конце 1880-х. Кроме того, Луис сообщил, что Кокио был первым современником художника, опубликовавшим информацию о ране Ван Гога, что меня крайне заинтересовало.