Ухо, горло, нож. Монолог одной вагины - [17]

А теперь я расскажу вам, как мы с Мики в первый раз трахались. Для мужчины и женщины, состоящих в связи, это многое значит. Для мужчины и женщины, состоящих в связи, это ничего не значит. Женщины в основном не кончают — скорее всего потому, что не так-то просто держать в руке незнакомый член, а мужчины в основном кончают, но их всегда мучает вопрос, а действительно ли они были супер, потому что они думают, да, конечно, она кончила, потому что кричала и все такое, но тем не менее они подозревают, что, может быть, она и не кончила. И эта неизвестность их мучает. Поэтому она должна уверять его, что он был просто супер. Именно супер. Ну типа, пальчики оближешь, как сказал бы один мой приятель из Сплита, я его очень люблю, но к этой истории он не имеет отношения. Да. Короче, я расстегнула то самое платье, продемонстрировала грудь в черном бюстгальтере, и шелковое боди, и колготки. Если бы это было в кинофильме, то Мики, обезумев от страсти, бросился бы на меня, разодрал на мне белье, швырнул меня в кресло и оттрахал. Он бы стонал, я бы стонала, а потом одновременно, потому что на кой хрен тогда нужен оргазм, если не одновременно, мы бы с рычанием кончили. Но это в кинофильме. Мы-то были не в кинофильме, и Мики это вовсе не умопомрачительный Клинт Иствуд, который ебёт все живое. Мики адвокат, у которого, я тогда этого не знала, нет денег даже на то, чтобы заплатить вступительный взнос в адвокатскую палату. Другими словами, он всего лишь хорошо одетая церковная мышь. Кинофильмы иногда человека обманывают. Мики просто смотрел на меня. «Не понял», — сказал он, когда я сказала ему: «Трахни меня». «Трахни меня», — повторила я. Он продолжал смотреть на меня. Не то чтобы без интереса, нет, но как-то растерянно. И время от времени бросал взгляд в сторону окна. Хотя жалюзи были почти полностью закрыты. Я вовсе не чувствовала себя глупо. Я уже вам говорила. Мне было безразлично. Если он меня оттрахает, хорошо. Если отвергнет, тоже хорошо. Мики меня не отверг. Он просто сказал: «Не понял». И таким образом вернул мне мяч. И теперь я должна была объяснять, что хотел сказать автор. А это всегда очень трудно. Автор, как правило, ничего не хотел сказать. Автор просто написал, а объясняет кто-нибудь другой. Его главную мысль. Красную нить. В этой истории автором была я. И теперь мне предлагалось быть еще и «преподавателем хорватского или сербского языка и литературы». Как написано в моем дипломе. Из педагогического… Вот ведь какая дерьмовая ситуация. И я некоторое время смотрела на него, в расстегнутом платье и в своем дурацком бюстгальтере, боди и колготках. Я себя чувствовала примерно так же, как эксгибиционист в парке, который, завидев идущую навстречу монашку, распахивает плащ и демонстрирует здоровенный член, а она, вместо того чтобы закричать от ужаса и схватиться за четки или еще что-нибудь, что висит на ее невинной девичьей шее, останавливается, поправляет очки, берет указательным и большим пальцем его член и начинает разглядывать с интересом естествоиспытателя. Да, я чувствовала себя именно так. Как эксгибиционист, у которого монашка изучает член. Неприятное чувство. Тогда я села на стул для клиентов. Мики сидел в кресле из поддельной кожи, но он в то время еще не знал, что она поддельная. Нельзя сказать, что я рухнула на этот стул. И перевела дух. Нет, я просто села. Не застегнувшись. И сказала:

— Мне не то чтобы очень хочется, но мне нравится твой круглый затылок, и полные губы, и завитки на шее.

Абсолютно идиотский текст. Бред какой-то.

— Расслабься, — сказал Мики. — Сделай глубокий вдох. С тобой все в порядке? Ты не больна? Что случилось?

— Ничего, — сказала я. — Почему что-то должно было случиться? Тебе никогда ни одна женщина не говорила: «Трахни меня»?

— Нет, — сказал Мики. — Ты первая, и я растерялся. Что я должен делать? Наброситься на тебя?

— Да, — сказала я, но как-то неуверенно.

Потому что кабинет у него был маленький, и если бы он на меня набросился, трудно сказать, что бы из этого вышло. Между нами был письменный стол. Так что наброситься он не мог. Он мог встать, обойти стол, подойти ко мне, поднять меня со стула и отнести или отвести куда-нибудь, где побольше места. Только так. Понимаете? Это место было неподходящим для дикой страсти.

— ОК, — сказал Мики. — Пойдем в приемную.

Ладно. Теперь оцените ситуацию. Вы думаете, что уже хорошо узнали меня, но вам нипочем не угадать, что я ему сказала. Да я и сама никогда бы этого не угадала. А сказала я:

— Я тебе хоть чуть-чуть нравлюсь?

Ну не корова ли я? Идиотка! Расстегнуть платье, сказать: «Трахни меня», а потом выпрашивать любовные признания. Как будто это не может быть чистым траханьем, безо всяких там чувств, как будто это должно быть чем-то, типа, любовь. Притом что на любовь мне насрать, да я и знаю, что никакая это не любовь, а кроме того, мне и на траханье насрать, и на все остальное тоже насрать, а тут вдруг ни с того ни с сего вынь да положь то, что совсем не то. Как будто кто-то со стороны, кто-то то ли слева, то ли справа, а может, и сверху смотрит на меня. Кто-то, перед кем мне потом держать ответ. И я хочу иметь основания сказать ему: вот видишь, я это сделала, но я не шлюха. Как будто это важно — шлюха я или не шлюха. Как будто кому-то до этого есть дело. Как будто про женщину можно сказать, что она шлюха только потому, что она трахнулась с незнакомым мужчиной у него в кабинете. С почти незнакомым. А если я даже и шлюха, что тогда? Понимаете? Я постоянно, всегда, непрестанно, в каждую минуту каждого дня моей гребаной жизни отвечаю на незаданные вопросы. Я очень устала от этого. Меня это уже достало, мне это уже просто остопиздело до охуения. Кстати, о хуях существует один предрассудок. А может быть, это я считала, что такой предрассудок существует… Короче, существует мнение, что у людей умственного труда, у всех этих мужчин с высшим образованием, ну, разных там юристов, врачей, преподавателей, адвокатов, всегда довольно маленький член. А у портовых грузчиков и у сербов — большой. Типа, размер члена обратно пропорционален размеру мозга. Я с самого начала думала, я и сейчас, в данный момент, продолжаю так думать, что Мики умный. Может быть, именно это меня в нем больше всего и возбуждает. Я люблю умных мужчин. И женщин. Может, потому, что сама я глупая. Потому и люблю умных. Правда, тут возникает вопрос, каковы мои критерии. ОК. Попытаюсь быть точной. Чтобы вы не пиздели. Я думаю, что Мики умный. Это наверняка тоже предрассудок. Я имею в виду, что предрассудок считать его умным только потому, что он закончил университет. Я знаю многих людей с университетским дипломом, глупых как жопа. Оставим это. Это неважно. Короче, я ожидала, что у Мики член маленький. И что у меня с этим будут проблемы. То есть что мне придется его из-за этого утешать. Убеждать, что размер не важен, а потом, когда уже удастся его в этом убедить, придется, видимо, своей собственной рукой засовывать его в себя, пока, через некоторое время, Мики не обретет уверенность. И присутствие духа. Пока размер, а точнее говоря, небольшой размер члена не перестанет быть для него проблемой. Мы, женщины, и в этом я вам могла бы поклясться, но не буду, потому что и сама знаю, что для меня означают клятвы, так вот, мы, женщины, все-таки дуры космического масштаба. Самоуверенные козы, которые считают, что знают о мужчинах все. А мы о них знаем не больше, чем они о нас. То есть — ничего. Поэтому, увидев, что показалось из «боксерских» трусов Мики, я потеряла дар речи. Буквально. Потеряла дар речи. Это когда над головой облачко, в котором сто пятьдесят вопросительных знаков и столько же восклицательных, ну, в комиксах. На меня смотрел здоровенный дрын с приподнятой тупой головкой. ОК. Может быть, я не совсем точно выражаюсь. Я его никогда не измеряла. Но мне показалось, что это была, правда, это слово очень противное, похабное и не вполне подходящее, я имею в виду слово «колбаса», но это была действительно настоящая колбаса. Вот вы попробуйте произнесите вслух слово «колбаса» и тогда поймете, о чем мы с вами говорим. Колбаса, палка колбасы длиной в тридцать сантиметров. Может, на один маленький сантиметр, ну или на два короче. Не более того. У Мики между ног был член, с которым он мог бы сниматься в порнофильмах, вместо того чтобы сидеть на неудобном деревянном стуле в маленьком зале суда, где раздраженная судья-женщина, стенографистка, будущий бывший муж, будущая бывшая жена и адвокат будущего бывшего мужа дерутся не на жизнь, а насмерть из-за ста кун алиментов. Я как увидела, так и окаменела. А потом Мики меня раздел, кстати, я-то планировала, что мне придется раздевать его, потому что по возрасту я гожусь ему в самую старшую из сестер. Он прислонил меня к столу в приемной и засунул этот свой член в меня. Он орудовал им — вперед-назад, вперед-назад, а я в это время через полузакрытые жалюзи смотрела, что делается в бутике, в доме на противоположной стороне улицы. Бутик был на третьем этаже. Пока Мики меня трахал, я смотрела, как женщины меряют пальто. Длинные. Мура