Угроза вторжения - [50]

— Со мной.

— Ну-ну. — Он несколько раз провел надфилем по заготовке и остановился. — Ладно, Столетов, не томи душу. С чем пришел?

— Один вопрос. Получаю ответ и ухожу.

— А потом сыскарей своих пришлешь…

— Обещаю, нет. Ты знаешь. Казан, мое слово железное.

— А она?

— За нее я отвечу.

— Лады. Но учти, своих я не сдаю.

— А это чужой. Лох из политических. Ты же один раз «закосил дурку» и загремел с зоны по статье «антисоветская пропаганда». Было?

— Ха! Отдохнуть захотелось. Зона тогда «хозяйская» попалась. Никакой жизни. А тут еще «кум» выеживаться начал. В стукачи меня сватал. — Казан принялся скупыми точными движениями водить надфилем. — Вот я и выписал себе путевку по политической статье. Чалился с уважаемыми людьми, одних профессоров полбарака было!

Столетов прошел в комнату, сел за стол, заваленный инструментами и заготовками ключей. Руками трогать ничего не стал, знал, у русского мастера за видимым бардаком на рабочем месте скрывается раз и навсегда заведенный порядок. Вытащил из кармана фотографию.

— На тебя не угодишь, Казан. А я тогда тебе зону хорошую сосватал, как обещал. Кто же знал, что ты с замом по режиму собачиться начнешь. А зона была — почти курорт!

— Ага, как меня конвою сдали, так прямо в Сочи и отправились. А я с этапом — в Читу. Здоровье на этом курорте поправлять. И с «кумом» лаяться.

— Вот человек. Нужно только имя. Или кличка. Остальное — мое дело. — Столетов протянул фотографию. — Не бойся, не западло. Мужик из политических.

Казан на секунду прервал работу, посмотрел на фотографию и опустил голову.

— Ну?

— Не нукай, начальник, не запряг. — Он провел по заготовке, надфиль издал противный резкий писк. — Твою… Испортил болванку! — Он бросил на пол заготовку, принялся вставлять в тиски новую.

Настя заметила, как напряглось лицо отца.

— Казан, кто он?

— Не знаю.

— Знаешь!

— Своих сдавать уговора не было!

— Тэкс-мэкс-пэкс. Значит, не политический. — Столетов достал сигарету, щелкнул зажигалкой. Фотография осталась лежать на столе. — Дела в сейфах остались, а память у меня хорошая. Хочешь, и твою освещу? Напомнить, как я тебя расколол, и ты, слезами и поносом исходя, сдал мне своего учителя — дядю Колю, Скрипача? Глаза не прячь! — Настя вздрогнула, такого голоса у отца она никогда не слышала. Она и не догадывалась, что всегда мягкий и внимательный к ней отец может быть таким. — Ты мне вора в законе сдал. Казан. За это тебя давно на ремни порезать надо. А ты живой. Ручонками не шеруди, дурень! Напильник мне в горло не пристроишь, не надейся. Она, — Столетов кивнул на замершую у порога Настю, — завалит тебя с одного выстрела. А ты жизнь любишь. Казан. Это я еще тогда понял и на том взял. Кто это?

— На кой это тебе, начальник? — Казан расстегнул воротник рубашки. — Ты же, вроде, не при делах теперь.

— Надо. Что ты менжуешься, как девка! Он же не из блатных, сразу видно.

— Один хрен, я жить хочу.

— За Скрипача тебе не отмолиться. Одним грехом больше, одним меньше. А я буду молчать, как молчал до сих пор.

— А почем мне знать?

— Дурень! Шепнул бы я хоть слово, прокуратура бы тебе сюда прямой телефон поставила. Стучал бы каждый день, как пионерский барабан. Я прав?

Казан лихорадочно завозил надфилем, время от времени бросая острый взгляд на лежащий рядом ключ Столетова.

— Казан, не валяй Ваньку. Кто это?

— Крот, — сказал тихо, так, что Настя еле расслышала сквозь писк надфиля.

— Крот… Кротов? Тот самый?

— Он, — кивнул Казан, не прекращая работы.

— Не может быть.

— И я говорю… Крот в прикиде лагерном! Быть того не может. Не та масть. Тем более…

— Тем более, что кончили его в девяностом, — подсказал Столетов.

— В восемьдесят девятом, начальник. А фотка свежая. На том свете, видать, снимали.

— Тэк-с! — Столетов повертел в руках фотографию, — прищурив глаза от дыма, стрельнул взглядом в Настю. — А чего ты испугался? Ваши дорожки никогда не пересекались, или нет?

— Господь с тобой, Валерий Иванович! Я медвежатник с нюхом, как лох, на первую кубышку не бросаюсь. А кротовскую даже «под вышкой» не стал бы колоть. Себе дороже.

— Почему?. Мужик деловой был, кубышка имелась. Мог бы разок грохнуть.

— Потом меня грохнули бы. — Он вытащил готовый ключ, стал протирать масляной тряпочкой. — Такие дела, начальник. У Крота не убудет, да ты и сам дознаешься. Слушай, что верные люди говорили. Наехали на Крота один раз, давно еще. До паяльника в задницу дело не дошло. Просто развести попытались. — Он сунул в рот раскрошившуюся сигарету без фильтра, чиркнул спичкой. — Вот. А потом их всех порубали. Топорами, прикидываешь? Двенадцать человек. Без базаров, покромсали — и все. Один успел слинять. Добрался до Ростова-папы, лег на грунт.

— И?

— Через два месяца его голову подбросили на ту хазу, где остальных порубали. Такие дела. Стоит за Кротом кто-то. Хотя Крот, ты же знаешь, у «деловых» первым после бога был. Вот и думай, начальник. — Он протянул Столетову ключ. — Готова работа.

— Сколько с меня? — Столетов полез в карман.

— Обижаешь, начальник. Мы к тебе со всей душой, а ты бабки!

— Не гони, Казан. Я у вашего брата никогда не одалживался. Сколько?

— Как хочешь, начальник. — Казан протер руки ветошью. — Четыре штуки.