Уголовное дело Бориса Савинкова - [25]

В этой своей работе я имел случай познакомиться со всеми выдающимися европейскими правителями. Я у всех перебывал по вопросу о всевозможных ходатайствах о помощи.

«Чаша унижений»

Еще раз скажу, что не могу найти слов, чтобы передать ту горечь, которая осталась у меня. Выходило так, что они всячески подстрекали к борьбе, но в сущности вовсе не хотели толком помочь. И когда шла речь об интервенции, когда они сами говорили, что нужна интервенция, то в конечном счете они ничего не делали, и если выражалась их помощь в чем-либо, то она выражалась совершенно определенно в помощи Деникину, в помощи Колчаку, в особенности Деникину, может быть, и до некоторой степени в помощи Юденичу. Да, Деникину помогли очень много: ему дали огромную сумму денег. Но опять-таки была выпита чаша унижения до дна. Потому что едва ли не за каждую пару сапог, едва ли не за каждый пулемет приходилось кланяться, вымаливать.

Вот общая характеристика этой дипломатической, с позволения сказать, деятельности. Дипломатическая она была постольку, поскольку приходилось просить у иностранцев. Этим вот мы и занимались. В частности, занимался и я. Сазонов очень скоро утратил всякий престиж у иностранцев. И я, как представитель Колчака, естественно, должен был взять на себя многое из того, что должен был делать Сазонов. Я ездил много раз в Лондон, в частности к Ллойд Джорджу, Черчиллю, Биркенхеду — ко всем тем, которые стояли во главе английского правительства, с ходатайствами, с просьбами.

Скажу немножко про себя, чтобы вам была яснее моя позиция. Я околачиваю пороги, забывая про все унижения, молчу, кланяюсь и надеюсь, пусть заблуждаясь, что я служу своей родине, своему народу. Но вот приезжает генерал Драгомиров с юга и публично говорит: «Пусть Савинков к нам приедет, мы его расстреляем». Это потому, что я — революционер, демократ. Вот в каких условиях приходилось работать.

Как велась пропаганда

В обвинительном акте мне поставлено в вину, что я якобы заведомо неверно освещал положение в России иностранцам. Я утверждаю и настаиваю, что вы можете обвинять меня в том, что я неверно освещал, но что я сознательно неверно освещал, это — неправда. Вам трудно, граждане судьи, ясно представить себе, в какой малой мере нам, находившимся за границей, было известно то, что делается в России не только в 1919 году, но даже и сейчас. Приезжают беженцы и рассказывают ужасы. Я очень долгое время на основании официальной информации Колчака верил совершенно искренно, что Колчак подвигается вперед, и что крестьяне его приветствуют, что Колчак взял линию, во всяком случае, в интересах крестьян.

Вот вам еще лучший случай. Он покажется анекдотическим.

Маклаков поехал на Дон из Парижа, посмотреть, что там делается, узнать и сообщить. Он приехал в Новочеркасск, кажется, за две недели до полного разгрома Деникина, а вернувшись, доложил: «Гром победы, раздавайся, все обстоит благополучно, через месяц Деникин войдет в Москву». Я не хочу сказать, что Маклаков сознательно вводил нас в заблуждение. Я только хочу сказать, в какой мере было бесконечно трудно понимать то, что делается в России. Каменная стена, за каменной стеной — враги, мы воюем, там происходят невозможные, невероятные зверства. Мы воюем и больше ничего не знаем, и вот на основании этого будьте любезны освещать положение.

Что собой представляет делегация? Я вошел первый раз в этот посольский дом, увидел бесчисленное множество накрахмаленных, напомаженных чиновников. Мы говорили об остатках судов добровольного флота, мы говорили о консульской части, а там, в Вальпараисо, сидит какой-то русский консул. У меня тогда создалось впечатление, что вот учреждение, которое получает жалованье, и это учреждение тешит себя тем, что оно защищает национальные интересы России и оказывает помощь белому движению.

Раздоры среди генералов

А пропаганда?.. Мы жевали и пережевывали, и опять жевали на все темы: демократия, демократия, демократия. А какой же Колчак был демократ? Ощущение, которое осталось у меня: ничего не изменилось, тот же старый режим.

Разрешите рассказать очень характерную сцену. Был такой момент, для вас небезынтересный, когда Юденич подходил к Петрограду. К Юденичу делегация официального отношения не имела. Все эти люди не были объединены. Все они ссорились между собой. Каждый генерал с завистью смотрел на успехи другого, каждый желал свое правительство, своих министров. Юденич подходил к Петрограду. В это время Финляндия предложила, что если Колчак признает финляндскую независимость (ибо Колчак в этом вопросе был совершенно непримирим), то финны могут двинуть свои войска на помощь Юденичу. Приехал для этого в Париж генерал Маннергейм. Он докладывал об этом плане, просил и настаивал на том, чтобы Колчак признал Финляндию в тех границах, которые включают в нее и Печенгу — маленький порт на севере. И вот что произошло при обсуждении этого вопроса, — это не анекдот. Сазонов заявил: «Мы обойдемся без них, потому что Деникин через две недели будет в Москве». Вот какая была уверенность, вот какое было понимание положения.

Переговоры с Парижем и Лондоном