Уфимская литературная критика. Выпуск 4 - [31]

Поэзия как мать литературы (литературы, а не «детективщины» и тому подобного, писомого на бегу и читаемого на боку) теряет сакральную сущность, становясь явлением социальным, сужая – психологическим. «Стихотерапия» как форма избавления от комплексов, пубертатных либо старческих: кто я? что? – может быть поэзией. Может, если становится мастурбацией прилюдно, pardon, эксгибиционизмом. Литература всё может… Если потужится.

Современнику глянулось подброшенное гностическими умами: ты – центр Вселенной. Так проще существовать, наглее озираться и «творить». Но сложнее подозревать Вселенную в себе. Прозреть её – уже больно.

Критические обозрения – это бег наскоками от сортира к сортиру, что поцивильней – обделаться парой-тройкой фраз и цитаток и – наружу, не подтерев слюнявого рта. «Литературный процесс» – но, если процесс, то где присяжные Литературе, а не «имиджам», «тусне» и «бабкам»?! Литературный абсцесс – Чёрная дыра, пожирающая самоё себя; проще – гнойник, которому не ланцет хирургический светит, а «пилорама» патологоанатома…

Поэзию теперь обзывают текстами. Пепельнокудрый и румяный, похожий на мушкетёра из психбольницы, многотиражный Владимир Сорокин меланхолически поведывает (ТВ-6, программа «Без протокола»), как «вживую» распробовал какашки.

Литература как-то незаметно, но навязчиво разделилась на два лагеря. Лагерь – слово уже настраивающее, правда? Разделилась на две доли – с нескромно глубокой щелью посерёдке.

«Почвенники» вертят авторучками, как коровьими хвостами.

«Постмодернисты»… А что такое они, собственно? Кушатели дважды «шоколадки» русской классики. Но это дурно пахнет, господа!

У нынешнего писательства физиономия говноеда, падальщика – ловкача до раздутой туши некогда живой литературы.

Содержание – современного сердца не трогает. Форм – навалили столько, что впору спустить в унитаз. Я и смыл, потому что быть циником так и не приучился, хотя в «непризнанных гениях» не числился отродясь.

Век № 21… Человечество выиграло его в «очко» у Господа – а я не люблю азартных игр и не держу в рукаве туза.

И вот – прескверное ощущение (и, самое печальное, что, кажется, и понимание): XXI ВЕК МНОЙ ПРОСТО-НАПРОСТО БЛЕВАНУЛ.

Может, ему хотя бы полегчает…

Был в русской обрядовой поэзии жанр – корильная песня:

У Филиппа поезжанушки все дураки,

Все дураки,

Они полем ехали – куче поклонилися,

Куче поклонилися:

Они думали-гадали – церква стоит,

Куча стоит…

И я, дурак, пакую чемоданы, изгаженные ярлыками сомнительных отелей, где обретались мои фантазии, – в город, который отыскался-таки в достаточно подробном Атласе мира.

Айдар Хусаинов «Уфимский культуртрегер – кто он?»

Ни один друг, не то что знакомый, известного уфимского архитектора Леонида Шулимовича Дубинского не может себе позволить сказать ему: «Леня, ты когда сделаешь проект по моему замыслу?».

Вместе с тем такая история повторялась с известным уфимским критиком Александром Касымовым чуть ли не ежедневно. Практически любой, кто имел маломальское отношение к литературе, приходил к нему и говорил: «Когда ты напечатаешь мои стихи? Когда издашь мою книгу, проведешь вечер, напишешь обо мне статью?».

И такая же история повторяется практически с каждым уфимским культуртрегером.

В чем причина такого разного отношения к одинаково творческому, в принципе, труду? Думаю, следует обратиться к истории вопроса.

В двадцатом веке Уфа пережила две гуманитарные катастрофы. Первая произошла в годы Октябрьской революции и Гражданской войны, когда было разрушено гражданское общество в городе. Вторая – в годы Великой Отечественной войны, когда в город приехало огромное количество эвакуированных.

Были или нет поэты в Уфе до этих событий – мы не знаем. Те имена, которые нам известны благодаря трудам М. Г. Рахимкулова, не дают представления о среде, о поэтическом обществе в целом. Слишком мало материала для того, чтобы делать какие-то выводы. Но один можно сделать однозначно – была нарушена преемственность поколений. Этот фактор продолжает быть актуальным, следствием его становится то, что каждое новое поколение русских поэтов Уфы начинает почти на пустом месте. Этого вопроса мы еще коснемся, а пока продолжим наши исторические изыскания.

Не мудрено, что в послевоенной Уфе, на практически пустом месте главенство заняли литераторы – фронтовики. На память приходят имена Ивана Сотникова и Василия Трубицына. Именно последний нам известен как человек, захвативший литературные высоты и никому не отдававший их в течение достаточно долго времени, чуть ли не до начала семидесятых годов. Он работал в издательстве «Китап» и жестко контролировал всех поэтов. Доходило до смешного – в коллективных сборниках мы можем не узнать некоторых поэтов, потому что товарищ Трубицын выбирал у них только худшие стихи, да к тому же и редактировал их.

Надо сказать, что по моим наблюдениям каждые пятнадцать лет в уфимскую литературу приходит новое поколение поэтов. Учитывая, что товарищ Трубицын правил лет двадцать-тридцать, то на его совести два загубленных поколения.

Так что картина была такая – молодой литератор выходил в свет, в литературное сообщество и вдруг понимал, что произведения его самого и сотоварищей не востребованы, что все пути перекрыты, что даже в час по чайной ложке печатать его не будут. Учитывая, что сборник «Бельские просторы» выходил раз в год, и туда стихи молодых попадали очень редко. Можно понять самочувствие молодого литератора, который понимал это.