Уфимская литературная критика. Выпуск 1 - [23]

История киллерства в литературе не нова, и имеет обширную историографию. Что касается маньяков, то и их Голливуд породил немало. Но совмещение двух этих персонажей в «единстве и борьбе противоположностей» – смелый и опасный ход автора. Собственно, взяться за такое может человек с уже пошатнувшимися моральными устоями и психологически подломленный. Вместо достойных героев, победителей в труде и в справедливых войнах, фантазия современного автора болезненно привязана к подонкам общества. Хотелось бы, раз уж избрал тему «На дне» (а её ведь и великий Горький избирал!) получить от автора хотя бы жесткое осуждение своих персонажей, показать их моральный и житейский крах – тогда это ещё могло бы иметь хоть какое-то воспитательное значение. Ведь – чего скрывать! – у книги с такой обложкой самый основной читатель – это молодежь.

Если ворошить смрадный мир преступников и маньяков, то, нужно хотя бы четко отделять себя, автора, от своих образов и миров. Но вот этого четкого отделения, отмежевания от уродов у Байкова нигде не чувствуется.

Вместо моральной позиции осуждения зла – опасное заигрывание, замешивание во зло. И, как у Ницше – «если долго всматриваешься во тьму – тьма начинает всматриваться в тебя». Не могу и предположить, чем руководствовался автор при написании «Гнева» – но для читателей книга принесет только вред, ущерб их личности. Кому нужны эти смачные, чавкающие описания гнусного, которыми так изобилует роман?

Огромным недостатком книги и её автора я считаю то, что он выволок на свет божий и популярным языком изложил многие закрытые, специальные аспекты психиатрии. Вероятно, Байков (или тот, кто скрыт под этим псевдонимом) – профессиональный медик, психиатр – и вдвойне должно быть ему совестно за разглашение врачебных тайн, за то оружие, которое он дает в руки преступников и маньяков – чтобы, зная, ещё ловчее увиливать и уклонятся от психиатрических экспертиз. Детектив частенько превращается в популярное пособие для воров – как ловчее обмануть сыщика, но впервые детектив стал пособием психически больному человеку укрыться от принудительного лечения.

Свое возмущение этим фактом я вынес в заголовок данной статьи, принципиально осуждая Байкова за клиницизм, за ту правду, «что пострашнее вымысла», за болезненное обмусоливание человеческого порока и бесноватости.

Мы имеем дело именно с клинической литературой, и о ней должны быть оповещены родители учащихся, педагоги, и все, кто оказывает какое-то влияние на подрастающее поколение. У нас и без того слишком много грязи течет из Москвы (и в телевизионном виде, и в печатном), чтобы засорять духовное пространство ещё и уфимскими маниакальными авторами.

Я бы даже определил целое явление, которое, как моровая язва, способно распространиться в нашей литературе – БАЙКОВЩИНА. Это когда сочинитель БАЕК теряет уже и стыд и приличие, ради удержания аудитории пускается во все тяжкие грехи, постоянно наращивает (как и положено наркодельцу) дозу насилия и извращений в книгах, потому что старая доза «уже не цепляет».

Байковщина есть пример колдовского волхования в мире слова, использование темных, инфернальных сил слова для выколачивания из публики звонкой монеты. Но не будем забывать, что колдовство и черная магия всегда осуждались и преследовались церковью, всегда были поводом для негодования.

Выпущенная книга – как воробей – конечно, вылетит, не поймаешь. И все же жаль, потому что Байковщина может начать стремительно распространяться, стать своего рода соблазном для литературной молодежи.

Берегите себя от Байкова!

Марат Сахибгареев «Нужный в мелком, ненужный в большом» (Очерк о собутыльнике)

Молодой художник С. Звягинцев решил написать портрет Александра Леонидова. Трудно объяснить выбор чем-то, кроме личной дружбы – Леонидов в нашей литературе фигура проходная, малозначительная и по ничтожному числу выпущенных книг и по уровню дарования. Но дело сделано – кисть мастерски передала надлом человека, его слабость и усталость в момент какого-то формального торжества (в руке Леонидова целлофановая упаковка с цветами).

Все в этом профиле выдает угасание – свинцом тянущий вниз взгляд, набрякшие оглазья, рубцы – морщины над скулами, капризно поджатый рот – это истинный Леонидов, такой, каким он известен в узком кругу. Говорить о нем, как о писателе сложно, слишком мало малыми тиражами издано – но у меня все его творчество как на ладони.

Он захотел стать писателем с самого раннего детства – хотя не имел к тому никаких задатков. Презрев свое истинное предназначение, вступил на чужой путь, овладел ремесленными приемами, стал неплохим компилятором, тонким стилистическим каллиграфом. Природный ум помог выделить главные проблемы современности – казалось бы есть все… кроме таланта! Стилистически утонченные, философски насыщенные произведения Леонидова распадаются при чтении в мозаику, они лишены смыслового единства, хотя объединены единством замысла.

Видимо, внутренне чувствуя это, начинающий автор пошел по более удачному пути стилизации, упрятав свою индивидуальность в нафталин старых изобразительных средств. Например, его первая опубликованная повесть (1993 г.) – «Объятия богомола» – тем и хороша, что Леонидова в ней мало, в ней мастерская подделка под перевод китайской прозы, под восточно-переводческий вектор. «Спрятанный» Леонидов еще мог бы рассчитывать на какое-то место в приоритетах читателя.