Уэйк Финнеганов - [2]

Что же донесло до нас, словно гром в полдень, столь трагедийное извещение? Наш дом родной по-прежнему сотрясается под грохот горы арафат, но сквозь минувший ряд веков мы слышим также пьяное распевание непросыхающей музикальности, которая призвана бранно изоблегчить все выворачивающиеся из сфер небес высокие феномены. Поддержи нас в исканиях истины, о Держатель, когда мы подымаемся, и когда беремся за зубочистку, и прежде чем грохнемся опять на дорогостоящее ложе, и ночью при закате звезд. Ибо лучше мигать курам, чем кивать шкурам. Только чтобы не получилось как у того настоятеля, который их вечно путал, плутая бедуином меж кучкой джебель и джписи си. Пусть судят о том те, у кого есть что. Об урожае мельник. Тогда мы и узнаем насчет веселья в пьяницу. У нее просто дар высматривать на стороне, и она всегда тому будет содействовать, кто ей споспешествует, о двугорбая голубая мечта! Смотри! Смотри! Это мог быть недообожженный кирпич — говорят иные — или — как судят другие — это произошло из-за нарушений в минувшей части. (В наше время известны тысяча и одна версия, и все они о том же). Но описать ли ту горечь, с которою аписьяна элла аллыэ аплоки сплюща (а как насчет чудес уоллхолла — вращеправ, простидвижек, скаломахов, чмокогонов, трамодрев, вопледалей, кинавт, гиппобродов, флотоулов, турнеятий, мегасмога, с кругами и крепостными рвами, с базиликирхами и аэропагодами, с судами и посудинами, с констеблем в мундире, отмеченным укусом за ухом мекленбурым сукам и ямкам для линьки соколов, с пенькою от пеньков, чем пеньше, тем встаньше, и троетрюками по двенадцати пинков за дюжину штук, с бусами, скользящими по проспекту Безопаспортных, с дерижаблями, висящими над углом Без Портных, и дымы и надежды, и мягкий холмик его владений прирожденных природою домовладельцев, дымоглазельцев, в-даму-продевальцев, шурум-бурум, бор-бормотание с крыш, обормоты из крыс, крыши для, как для крыс тря, но лишь под мышь сгодилась бы), а кто пьет со сна, тот и спит спьяна. Акушерка на сносях, вот-вот снесет, вот его и трясет. (Была там и воздвигаемая, конечно, стена). Димб! Он пал с этой последней. Демб! И был мертв. Дамб! Мастабадам, мастабатом, когда луна играет в лютню — и все исчезло. Чтобы мир знал о том.

Шайзе? Ай шут шии! Макуль, Макуль, зачем скончался ты? Ах тем в четверг печальным утром? На мрачных поминках Фи-луяновых все народные хуливане стонали, простершись в оцепенении и презбыточно отчаянном улюлюлении. Собрались там печники и дворники, глухари, бухари, будочники, конюшие и киношники тоже. И все они остишно ароли. Агог, магог, а кругом сплошной аргог. Для празднования продолжения до Ханандиганова изничтожения. Иные даже подскакивали и под канкан его оплакивали. Кто вверх вздувал, кто внутрь его отжимал. Тверденький он, плотный. Приам прием придам. Это он был тот веселый вселенский юноша, молодой человек. Взвейте его изголовье в пивную с пивом. И кде и када вы такое апять услышите? Со своими срединными ссредствами и пыльными препозициями. И положили его преть на кровать. Со стаканаливами финской фодки у ступней. И пенным пеньем за ступенью. Покуда жидкость не стекла из узости стекла под вязкостью. О!

Ура, разве лишь глыбы раннего дарования виднеются сквозь те зрелые пейзажи глобуса, которые суть, рассуждая тавтологически, одно и то же, гладкое место. Вот когда Он, существо громоздкое, спотыкается, словно переросший младенец, давайте смотреть, как Ом на тарелку лег. Ум! От еженедельника до бездельника и от мошенника до ошейника все-то он мирно расстилается. И в течение пути изгиба от фьорда до фьельда дуновения попутного ветра ведут по нему, обобоируя через рифы (хоахоахоах!), плауплывания в долгую лифейную ночь, блудобледную ночь, колокольную ночь, чтоб ее хитрые флейтующие трохеи (О карина! О карина!) заставили его проснуться. Она со своим фартовым фартуком, со сдобным съедобным, а вокруг все строения да настроения. Возделывая дело его падения в отделе с водоразделом. Сначала молимся, потом моемся. Но что же мы сами из себя представляем, поверьте, это так. Аминь. Со сай ас. Грампапаша пал, но зелень проростает в пали. Что там, на скрещении путей? Фуфырь финфофамов. Где ж его бедная головушка? Там, где нет кеннедиева хлебушка. А что у него на хвосте, на самом кончике? Дублинского эля добрый стаканчик. Но если начнешь проверять его на подлинность и погружать зуб сквозь лебяжьебелое тело, смотри на него, как на бегемота, ибо он — ничто. Финиш. Всего лишь фотокопия теней вчерашней сцены. Примерно как рубиконский Салмосалар (Форелосось), древний, агапемонидова века, он втоптан в нашу туманную пыль, обкатан и запечатан. Итак, продовольстие это для внешних мертво — в общем, поштучно и навалом.

И все же, разве не видим мы очертаний формы того бронтоихта, сонно оживляемых даже в нашу ночь осокой извилистого потока, который Бронто любил и в который он, Брутто, упирался. Хик кубат едилис. Апуд либертинам парвулам. Здесь он лежит. Сущая мелочь. (Лат.) Что если б она махала или порхала, в носках или обносках, иль клянчила б по полушке да на подушке. Арра, конечно все мы любим малютку Анни Райни, то есть, хотел сказать, любим крошку Энни Рэйни, когда под зонтиком в клочках да в пустячках порнхает она порхабненькою бабочкой. Йох! Бронтодед спит, йох он сопит. Над Бен Хитр, а также в Сипл Изоут. Вот его череп головы, в коем он варил помыслы, вглядывался в туманное иное. Чье оно? Его глиняные конечности, поросшие зеленотравой, охладело торчат на месте его падедения, у Стеклянной Стены, где стоят и кланяются наши сыны, на стыке лета, зимы, осени и весны. А позади, напротив, за Илл Сиксти — зады форта, бом, табором, с топором жди засады, ищи рассады. И пока одаль плотно оборачиваются облака, можно насладиться горделивым видом сбоку нашего вздыбленного жилого холмища, а ныне Валунстенского национального музея с находящейся на некоторой зеленоватой дистанции очаровательной водырьлейской областью и двумя беловатыми вилайетами, которые внемлют обзору о самих себе с этаким подхихикиваньем по поводу глупопадшей листвы, прелезть! Нарушители свободно допускаются на территорию музея. Вали- и пади-подкинцы за один шилиног! Обратно же обесчлененные инвалиды старой гвардии найдут тут возочки в меру необходимости хода. За ключом от входной двери обращайтесь к сторожилихе тете Кате. Подкиньте. Типа.