Удивительные приключения Яна Корнела - [20]

К счастью, мои товарищи были так увлечены своей едой, что не замечали моего настроения. Пятиокий тараторил без умолку.

— Бьюсь об заклад на что угодно, — говорил он, пыхтя и отдуваясь после каждого глотка, — если я не хуже любой цыганки сумею предсказать точка в точку то, что произойдет теперь. Знаете, почему прислали нам лишь половину жалованья? Потому, что через два-три дня начнется битва.

— Как это так? — удивленно спросил, прекратив еду, Картак, недовольный тем, что его оторвали от ужина таким неприятным предсказанием. — Откуда тебе знать об этом?

— Светик ты мой, какой ты еще наивненький молокососик! — покровительственно ухмыльнулся мушкетер. — Тут надо немножечко пошевелить мозгами. Ведь во время сражения погибнет немало солдат, — верно? Ну, а полковнику и его штабу достанется довольно кругленькая сумма от половины жалованья тех, кто останется на поле боя. Другую половину получит только тот, кто уцелеет.

Так вот оно как! Все то, что вызвало у меня страшное возмущение, было давно уже известно старым и опытным солдатам. Это немного успокоило мою совесть, но ненадолго.

— Черт бы их побрал! — еще более горячо продолжал Пятиокий. — Все они одинаковы! — Когда же мы, удивленные его неожиданной вспышкой гнева, вытаращили глаза, он добавил: — Собственно, все то, о чем я рассказывал вам, мне довелось пережить самому несметное число раз. Только один командир полка — Помпейо — никогда не занимался такими гнусными делами. Он жесток по отношению к людям, но еще ни разу не обворовал солдата. Если бы лейтенант не показал нам два пустых сундучка, то я мог бы биться об заклад на свою голову, что это воровство — дело его собственных рук. Сегодняшней штуки ему ни за что бы не простили, — ведь он находился среди нас совершенно один и был беспомощен, как муравей в молоке. Тут ему, псу проклятому, пришлось бы сразу получить сполна за все его проделки.

Мною снова овладели угрызения совести. Я почувствовал себя преступником, — ведь в моей власти было открыть глаза солдатам, из-за моей трусости останется безнаказанным самый подлый вор, который обворовывает таких несчастных бедняков, как мы. Поскольку я не сообщил вовремя солдатам о проделке Тайфла, он набьет свои карманы деньгами. Гульдены всех убитых попадут ему в руки. Чем больше нас будет лежать бородой к небу, тем богаче окажется Тайфл.

Стоило только Пятиокому заговорить о нашем лейтенанте, как он уже не мог остановиться, — особенно разговорился Матоуш сегодня, совершенно не догадываясь, что каждое его слово глубоко задевает меня. Он рассказал нам о целом ряде бесчеловечных проделок Тайфла, показывавших отношение лейтенанта к своим солдатам. И вот такого изувера я спас сегодня своей трусостью!

В ту ночь мне не спалось. Я ворочался на соломе, как на раскаленных углях, и тщетно надеялся на то, что кто-нибудь, Картак или Пятиокий, проснется и спросит, почему я не сплю; вот тогда бы я и рассказал им обо всем. Да, рассказал бы, рассказал…

Я затрясся вдруг, как в лихорадке. Дрожь была настолько страшной и повелительной, что заставила меня приподняться и поскорее вытряхнуть у мушкетера и Картака, лежавших рядом со мной, весь сон. Не дожидаясь, пока они как следует проснутся, я стал, захлебываясь, рассказывать им о том, как Тайфл, воспользовавшись отсутствием Помпейо, обманул нас, как я обнаружил его проделку и побоялся рассказать о ней. Словом, я сообщил им все.

На душе у меня стало так легко, точно гора свалилась с плеч.

Потом я стал ждать. Разумеется, главным образом того, что скажет Пятиокий.

Мушкетер — в полумраке мне было видно, как он сидел, закрыв лицо руками, — долго молчал. Было слышно только тяжелое пыхтенье, вырывавшееся у него из-под усов.

Такое продолжительное молчание становилось для меня невыносимым, и я бухнул:

— Завтра я расскажу об этом всем солдатам!

Только теперь Пятиокий отозвался:

— Завтра будет поздно. Прежде чем ты обойдешь десяток человек, Тайфл узнает об этом и заткнет тебе глотку на пути к одиннадцатому. Эх, сегодня была упущена замечательная возможность!.. Такая вряд ли уже повторится когда-нибудь! Да, это был удобный случай! Что же поделаешь теперь, если ты упустил его. Короче, ты еще глупый гусенок. Теперь дела не поправишь. — И я заметил, как мушкетер безнадежно махнул рукой в темноте. А потом устало добавил: «Спи и не мешай спать другим!»

От этих слов мне стало тяжелее, — лучше бы он изругал или поколотил меня. Я ничего не достиг своей исповедью; теперь старый Матоуш будет презрительно посмеиваться надо мной, а Картак — хотя он не промолвил сейчас ни слова, — когда мы вернемся домой, обязательно расскажет обо всем этом нашим односельчанам. Я чувствовал себя не лучше побитой собаки. Короче, я поступил, как ребенок.

К счастью — или скорее к несчастью, — таким же дитятей оказался и мой друг Картак. У него я нашел сочувствие и утешение, — ведь он был неопытным молокососом вроде меня. Картак предложил мне такую вещь, что я чуть не оцепенел от радости. Вот это была идея! Мне хотелось запрыгать от восторга и обнять его. Мы стали шептаться и горячо, перебивая друг друга, обсуждать то, каким образом удобнее осуществить предложение Картака, и проболтали потихонечку почти до самого рассвета, когда, наконец, наш план был готов. Только теперь, по-видимому, на каком-нибудь полуслове и, пожалуй, одновременно, мы оба сладко заснули, совершенно не предчувствуя того, что минуту назад мы свили петли для своих шей.