Удав, или Мальчики кровавые в глазах - [27]

Но они всегда попадаются, иначе быть не может. Их вычисляют или ловят на случайной ошибке. Они оставляют след, они оставляют свидетелей, их выдают сообщники или тайные информаторы, они, не выдержав тяжести греха, являются с повинной. Хуже дело с такими сверхосторожными маньяками-одиночками, как Головкин.

Читатель уже знает, как сыщики шли по следу Удава. Сколько было допущено досадных ошибок, ложных предположений, уводивших следствие в сторону. И как сужалось все-таки вокруг мерзавца кольцо возмездия. Головкин постоянно принимал меры предосторожности. Психопатом с безумными глазами он был, лишь когда резал детей или мечтал об этом, в остальное же время он оставался крайне хитрым экземпляром рода человеческого, хотя при этом и не обладал особенно высоким интеллектом. Но что он чувствовал, осознавая себя врагом общества номер один, ощущая себя под постоянным прицелом?

Это нетрудно себе представить. Даже если просто так, в шутку, долго пристально смотреть на человека, сохраняя при этом серьезное выражение лица, человек начинает нервничать, терять контроль над собой, над обстановкой, стараться избежать взгляда. Что уж говорить о ситуации, когда пристально смотрят через оптический прицел...

А взять существо с более примитивной психикой. Задержите взгляд на глазах незнакомой собаки, даже большой и сильной. Редко какая останется при этом спокойной, разве что слабовидящая. И редко какая пойдет в атаку. В большинстве случаев она или постарается убежать, или зайдется злобным бессильным лаем.

Психопатическая мания дала Головкину ужасную судьбу. Он был один со своей черной душой и никому не мог поведать о том, как грех грызет его изнутри, словно раковая опухоль. Не случайно он некоторым своим жертвам сначала признавался, что это он, старший зоотехник-селекционер первой категории, ударник коммунистического труда, и есть страшный легендарный Фишер. И признавался, сколько уже замученных у него на совести. Он это делал не только для того, чтобы запугать детей, лишить их всякой воли к сопротивлению. Он в какой-то мере облегчал таким жутковатым способом свою душу.

Философия многих религий, в том числе и христианской, построена на дуализме, двойственности мира. Есть Бог и черт, помогающие добрые духи и вредящие злые, правда и ложь, справедливость и несправедливость. Это отражение объективного закона поддержания равновесия, жизнеспособности общества — то, что можно, его сохраняет и есть хорошо, а то, что нельзя, его разрушает. Заповеди христианства в красивых образных формах за тысячелетия, возможно, стали почти безусловными инстинктами в наследственной памяти народов, его исповедующих.

Великая мудрость заключается в сентенции «построить храм в своей душе». Каждый человек тоже маленькое общество, в котором уживаются сознание и подсознание, звериные страсти и правила хорошего тона, эгоистическая агрессивность и человечное милосердие. И то, что нельзя, разрушает человека, и он пытается воспрепятствовать этому.

Мы простужаемся, начинаем кашлять и чихать. И, не советуясь ни с кем, просто изначально знаем: нельзя болеть. Нервы сигнализируют — произошло нарушение. Болит голова, першит в горле. Организм начинает вырабатывать лейкоциты, пожирающие вирусы, а сознание, чтобы помочь организму восстановить равновесие и мир, то есть здоровье, гонит нас в аптеку покупать какой-нибудь быстрорастворимый шипучий «Эффералган УПСА».

Ребенок разбивает любимую мамину вазочку, его ругают, наказывают, лишают сладкого. И в маленьком душевном мире ребенка кончается мир, его игрушечный храм начинает разрушаться — хочется плакать, а игрушки становятся не друзьями, а изделиями легкой промышленности. Он догадывается или ему подсказывают, что нужно просто попросить у мамочки прощения. Мама прощает, и возвращается в душу мир, хорошее настроение и даже, что там советуют, — «Милки вэй», того и гляди, сам замычишь от удовольствия.

Великое христианское таинство евхаристии

(причащения), состоящее из исповедания грехов и самого причащения Святых Тайн, отчасти где-то напоминает обычную человеческую акцию: туда — «мамочка, прости меня, пожалуйста, я больше так никогда не буду», оттуда — «ладно, прощаю последний раз, вот тебе «Милки вэй», смотри не замычи, а то теленочком станешь». Но если в действе причащения содержится глубокий религиозный смысл — приобщение к жертве Христовой и Царству Божию, то в действе исповеди для исповедующегося больше смысла психологического. Человек выпускает из себя, хотя бы символически, грехи — агрессивность, лживость, потакание низким страстям, все, что разрушает внутренний храм, мешает нормально себя чувствовать в обществе и в собственной душе. И человеку становится легче, иногда просто в физическом смысле легче.

Мы все когда-то исповедуемся, выговариваемся, признаемся, плачемся в жилетку. Не всякий пойдет на исповедь к священнику, к духовнику, но кому-нибудь когда-нибудь обязательно расскажет о том тайном, что гложет и мучает, — другу, любовнице, жене, матери, батяне-комбату, да хоть

(домашнему коту Барсику.

Головкин Сергей Александрович, 1959 года рождения, возбудимый психопат, навязчивый педофил с гомосексуальной ориентацией, серийный убийца, садист, вампир и каннибал, был признан психически нормальным человеком. Нормальным, то есть прекрасно осведомленным, что такое хорошо, что плохо, и осознающим, что все воплощения его дикой страсти — от целенаправленного знакомства и обмана мальчиков до захоронения их