Удар шпаги - [34]

От всех этих тяжких мыслей голова моя разболелась настолько, что я прилег на полу и попытался заснуть; но мозг у меня был настолько перевозбужден, что я мог лишь сидеть на полу и уныло размышлять о своей судьбе, хотя полностью я надежды не терял и продолжал верить в лучший исход.

Спустя некоторое время, проведенное мной в таком состоянии, дверь моей темницы раскрылась, и мой тюремщик грубо приказал мне встать и следовать за ним, ибо капитан Эмброуз желает говорить со мной. Когда я вышел за дверь, двое матросов при кортиках подошли сзади и последовали за мной в качестве конвоиров. В полном молчании мы миновали темный трюмный проход, затем пересекли среднюю палубу, откуда узкий крутой трап вел наверх, и наконец я очутился в просторной каюте со стенами, отделанными дубовыми панелями и уставленными темными шкафами, и с широким окном, откуда открывался великолепный вид на море с крутыми пенистыми валами, бегущими за нами вперегонки, потому что ветер поднялся снова и судно имело хороший ход. За столом в каюте сидел капитан Эмброуз, а рядом с ним — молодой франт, который пинал меня сапогами под ребра и которого я свалил с ног на палубе. Позади них стоял коренастый приземистый мужчина с каштановой бородкой и красным обветренным лицом, что-то со смехом быстро говоривший обоим, когда я вошел. Меня усадили на табурет перед этой троицей, и охрана встала за моей спиной, готовая при малейшем признаке опасности разделать меня на части; но, если бы они знали, какую боль причиняют мне тяжелые кандалы, врезавшиеся в тело на моих запястьях, они бы особенно не тревожились.

— Итак, сударь, — сказал капитан, уловив мой пристальный взгляд, — готовы ли вы теперь признать, что лгали нам до сих пор?

— Ни в коем случае, — возразил я.

— Помните, сударь, — строго предупредил он, — единственный шанс сохранить вашу жизнь — это говорить правду!

— Значит, я максимально использую этот шанс, — ответил я.

— Дай-ка проклятому псу пинка под зад, Грэхем, — сказал молодой щеголь одному из моих охранников, — а то он что-то чересчур умничает и распускает язык!

— Полагаю, — заметил я, — сами вы не захотите выполнить подобное действие?

Юнец вспыхнул до корней волос, но капитан призвал его к порядку, а человек за моей спиной незаметно кивнул и улыбнулся, как бы одобряя мой ответ заносчивому молокососу.

— А теперь, сударь, — сказал капитан, — как называлось судно, которое мы потопили?

— «Блуждающий огонек», — ответил я.

— Откуда оно вышло?

— Из Лейта.

— Имя капитана?

— Хью Дизарт.

— Клянусь честью, — воскликнул капитан, — значит, мы покончили с этим подонком! Отличная новость, хоть я и предпочел бы взять его живым, чтобы повесить рядом с вами!

— У вас нет никаких оснований отправлять меня на виселицу, — твердо возразил я.

— Предоставьте мне судить об этом, сударь, — ответил капитан, постукивая пальцами по столу.

— Очень хорошо, — сказал я, — но мне кажется, любой человек имеет право высказать свое суждение по поводу собственной шеи!

— Вы удивительно хладнокровны, — не без одобрения произнес капитан, тогда как краснолицый бородач за его спиной не раз улыбался в ответ на мои реплики.

— Я далеко не столь хладнокровен, как кажется, — возразил я. — Просто такова моя манера разговаривать.

— И чертовски гнусная к тому же, — вставил молодой франт, небрежно развалившись в кресле.

— Тем не менее, — заметил я, — она значительно вежливей вашей, сударь!

— Как ты посмел сказать мне такое! — завопил юнец, вскакивая на ноги.

— Оставьте нас, сэр, и немедленно! — сказал капитан Эмброуз, указывая молодому человеку на дверь.

— Но, дядя…

— Вы слышали, что я сказал, сударь?

Юный щеголь опустил голову и словно побитый щенок молча вышел из каюты, мимоходом окинув меня взглядом, полным жгучей ненависти.

— Вы храбрый человек, хоть и малы ростом, — сказал мне капитан, когда дверь за юношей затворилась.

— Я не храбрее любого другого, — ответил я, — но я нахожусь здесь по фальшивому обвинению и поэтому разговариваю с вами на равных.

— Ваше имя?

— Джереми Клефан.

— Шотландец, судя по произношению?

— Совершенно верно.

— Католик?

— Боже сохрани!

Оба засмеялись, и я услышал, как мои стражники сзади тоже захихикали.

— Мастер Роджерс, — сказал старый капитан краснолицему мужчине, стоявшему за его креслом, — будьте любезны занести показания этого человека на бумагу; они могут нам понадобиться.

Таким образом, мне пришлось еще раз подробно повторить мою историю, упомянув в ней о захвате норвежской шхуны и даже о секретном проходе в провизионную кладовую; когда я закончил, капитан сказал, что передаст мое дело властям после нашего прибытия в порт. Я поблагодарил его за благосклонность к моей судьбе, и меня под конвоем увели из каюты, немного менее удрученного, чем до ее посещения. Я не особенно огорчился, узнав, что с меня приказано снять наручники и мне больше не придется коротать бессонные часы в обществе крыс в тесной и зловонной дыре на самом дне трюма. Впрочем, я не особенно и обрадовался, поскольку то ли вследствие удара по голове, то ли в связи с контузией при взрыве, то ли от страха перед виселицей меня охватило полнейшее безразличие ко всему, и я впал в глубокое оцепенение, лежа на койке в почти бессознательном состоянии. Так продолжалось до тех пор, пока капитан Эмброуз, опасаясь, как бы я не помер окончательно, не прислал ко мне корабельного хирурга, который пустил мне кровь и ругался так грозно, что от одного страха перед ним я начал проявлять признаки жизни, хотя полностью оправился, лишь когда «Золотой дракон» бросил якорь в Портсмуте, морском порту на побережье Ла-Манша.