Удар шпаги - [11]

Вскоре, однако, каждый житель Керктауна понял, что всему этому произволу пришел конец, так как дом был приведен в порядок, изгороди восстановлены, а границы имения были обозначены щитами с надписями, которые, впрочем, не каждый умел прочесть, угрожающими всякому, посмевшему нарушить территорию частного земельного владения. Сам старый Бетьюн осел в своем поместье и занялся разведением скота, выращиванием зерна и живых изгородей; о случае, связанном с этим самым скотом, я расскажу немного позже. Итак, как я уже говорил, одним прекрасным предвесенним утром я в одиночестве — поскольку отец опять почувствовал себя плохо — вышел из дома с книжками под мышкой, направляясь вверх по холму к зданию школы, и встретил по пути Дика Рамсэя, владевшего тремя рыбачьими лодками; несмотря на юный возраст, он неплохо преуспевал и считался солидным человеком.

— Отличный денек! — сказал я, пробегая мимо, так как немного опаздывал.

— Угу, — прогнусавил он, страдая дефектом речи, вероятно из-за особенностей строения зубов, и затем крикнул мне вслед: — Эй, Джереми, погоди! Постой, Джереми!

Я сделал вид, будто не слышу, и продолжал торопливо идти своим путем.

— Мастер Клефан! — закричал он громче, но я не остановился. — Учитель! — заорал он во весь голос, так что я поневоле обернулся и спросил, что ему нужно.

— Слыхал новость? — осклабился он, продемонстрировав в улыбке все свои кривые зубы.

— Какую новость? — поинтересовался я.

— Эндрю Бетьюн вернулся в Крукнесс.

— Ну и черт с ним, — отрезал я, потому что школьный колокол уже перестал звонить. — И ты меня остановил только для того, чтобы сообщить об этом?

— Не-е, учитель, — лукаво подмигнул он, — но его дочка приехала вместе с ним!

— И что же тут особенного? — удивился я.

— Ничего я тебе больше не скажу! — обиделся он на мою резкость.

— И слава Богу! — бросил я и заторопился дальше, но прежде, чем я добрался до школы, мне навстречу попался не кто иной, как Дик Ханиман, мой старый школьный однокашник, я с ним не раз дрался и задавал ему изрядную трепку, но теперь он стал человеком с весом и положением в обществе, о чем он неизменно давал понять всякий раз, когда навещал родные пенаты.

— А, учитель! — сказал он. — Как жизнь проходит?

— Если ты о времени, — ответил я, — то, с моей точки зрения, слишком быстро.

— Ты прав, учитель, — согласился он, — ты чертовски прав; но слышал ли ты новость?

— Про Эндрю Бетьюна? — спросил я.

— Нет-нет!

— А о ком же тогда?

— О его дочери.

— Черт побери его дочку! — взорвался я.

— Надеюсь, этого не случится, — возразил он, — потому что я сам имею на нее определенные виды. Она прелестнейшая из всех девиц, на которых мне когда-либо случалось остановить свой взгляд, а я, честно признаться, — тут он хвастливо закрутил с полдюжины редких волосков, произраставших у него под носом, — видел их немало в Эдинбурге!

— Неважно, кто ее возьмет — ты или дьявол, — отпарировал я, — потому что, кажется, мне не будет покоя от нее, пока один из вас не уберет ее из Керктауна!

С этими словами я поспешил на урок, оставив его в замешательстве глядеть мне вслед.

5. О девице Марджори и о нападении дикого стада

Все эти дни я пребывал в чрезвычайно дурном расположении духа: здоровье отца так и не улучшалось, и спустя некоторое время школьная жизнь стала казаться мне скучной и однообразной, потому что отнимала у меня много сил, и лишь очень немногим школярам мне удалось привить любовь к классике. Я все больше и больше возвращался мыслями в прежние дни, вспоминая де Кьюзака и его истории, задумываясь над тем, увижу ли я когда-нибудь те чудеса, о которых он говорил мне, ибо хотя старому Эйбу случалось придумывать и более замысловатые байки, однако он не умел рассказывать их так, как это делал француз, — забавно задирая плечи и разводя руками, со своей неизменной насмешливой улыбочкой, которой мне так недоставало.

Случилось однажды, что, проведя полдня в школе, я воспользовался прекрасной погодой и решил немного прогуляться, думая, как обычно, о де Кьюзаке и его загадочной судьбе; по рассеянности я надел на голову одну из отцовских шляп — солидный головной убор с широкими полями, истинное вместилище мудрости и познаний, — и заметил это только после того, как отошел на порядочное расстояние от школы.

Обнаружив свою оплошность, я не очень расстроился: меня мало заботило, в каком виде я могу предстать перед скучающими прохожими, хоть вид у меня, должно быть, был весьма любопытный — этакий низкорослый широкополый гриб на ножках.

Я продолжал свой путь, не замечая из-за полей шляпы, куда несут меня ноги, да не особенно об этом и задумываясь, пока не очутился, пройдя через разрыв в живой изгороди, посреди лужайки, поросшей короткой травой и круто поднимавшейся вверх, к гребню водораздела, закрывавшего от меня дальнейший вид.

Насколько мне помнилось, я никогда еще не бывал здесь, и не имел понятия, где я нахожусь, но, обнаружив спокойное и тихое местечко по своему вкусу, я стал медленно прогуливаться вдоль густой и высокой зеленой изгороди, пока, завернув за выступающий куст, не наткнулся на пожилого джентльмена и девушку, занятых серьезной беседой. Мне сразу пришло в голову, что это, должно быть, Эндрю Бетьюн и его дочь, и я недолго оставался в сомнении, ибо, как только старик увидел меня, он поднял свою палку и яростно набросился на неожиданного гостя.