Удар шпаги - [108]

Шрифт
Интервал

Я отвесил низкий поклон, что вызвало новый взрыв смеха, и отступил в сторону, и каждый из длинной вереницы проходивших мимо людей неизменно оборачивался и с удивлением глядел на меня.

Я молча отвечал им тем же, поражаясь их ярким нарядам и надменным, заносчивым манерам, и вдруг сердце мое на мгновение перестало биться, а голова пошла кругом; я даже засомневался было, в своем ли я уме, ибо мимо меня на расстоянии вытянутой руки прошла Марджори Бетьюн, слегка повзрослевшая, более женственная, быть может, но все та же прелестная маленькая хохотушка, посмеявшаяся надо мной и оставившая меня в дураках тогда, у волшебного колодца в лесу. Я уставился на нее, онемев от неожиданности; как ни странно, вместо стремления отомстить ей, оскорбить или унизить, что я частенько проделывал в своих мечтах, я замер, как соляной столб, страстно желая, чтобы она обернулась и я смог уловить хотя бы один взгляд ее прекрасных глаз, поймать один лишь отблеск ее лучезарной улыбки, увидеть снова очаровательную ямочку на ее подбородке. Увы, она прошла мимо, оживленно разговаривая с высоким сутулым мужчиной, шагавшим рядом с ней, и даже не взглянула в мою сторону. Я почувствовал, что на всю жизнь возненавидел того человека, но затем мне в голову пришла неожиданная мысль, и я, потянув за рукав рядом стоявшего соседа, указал ему на Марджори и спросил, кто она такая.

— Которая? — уточнил он. — Ах, эта леди! Это мадам де Шольц, новая придворная красавица. У вас глаз наметан, сэр, на хорошеньких дам — как и у меня, ха-ха, как и у меня!

— Что такое? — пробормотал я. — Как вы сказали, мадам…

— Господи Боже мой, — ну да, жена де Шольца, вон того долговязого типа из Нидерландов. Да вы, должно быть, слышали о нем; впрочем, вы новичок при дворе, самый кроткий, говорят, во всем королевстве! Пойдемте, сэр, пойдемте — мы должны выпить с вами по стаканчику! — с этими словами он схватил меня за рукав и принялся тащить за собой вверх по ступенькам.

Я, к его очевидному неудовольствию, сердито стряхнул его руку со своего плеча и молча застыл на причале, точно громом пришибленный, перестав обращать внимание на шумную толпу, следовавшую за королевской свитой. В течение всего нескольких минут я получил дворянский титул и известие о том, что Марджори навеки утеряна для меня…

«Mon Dieu!» — как сказал бы де Кьюзак. Приходилось ли когда-нибудь еще кому-либо до такой степени становиться игрушкой в руках шаловливой судьбы?

Марджори — жена другого! Как ни удивительно, но, несмотря на обстоятельства, сопутствовавшие нашему разрыву, мне никогда в голову не приходило, что такое может случиться. Я никогда не думал о том времени, когда, по выражению сэра Джаспера, я снова начну планомерную осаду ее крепости; но крепость вдруг оказывается уже захваченной, и мне ничего не остается, как только покорно смириться с этим фактом.

Я молча стоял в каком-то тупом оцепенении, из которого меня вывел резкий толчок в спину, и чей-то голос произнес:

— Эй, недомерок, прочь с дороги: дай пройти!

Я обернулся и увидел себя в окружении компании молодых повес — задиристых юнцов, разодетых в яркие наряды, напомаженных и нарумяненных, в шляпах с лентами, перьями и прочей мишурой. Тот, кто обращался ко мне, похоже, был у них вожаком; он задрал вверх подбородок с видом крайнего презрения и небрежным жестом отстранил меня, словно представлял собой важную персону, а я был последним нищим. Щуплые, свисающие вниз усики у него под носом выглядели так же нелепо на розовощеком мальчишеском лице, как и клочок редких светлых волос под нижней губой, и по всему было видно, что за последнее время он вел далеко не тот образ жизни, который превращает юношу в мужчину.

— Ты что, не слышишь меня, невежа? — процедил он сквозь зубы, поскольку я не обращал на него никакого внимания, так как места вокруг вполне хватало, чтобы пройти.

Я был настолько огорчен, настолько озабочен и взволнован всем происшедшим после того, как покинул барк, что даже не заметил его угрожающего тона, и он, посчитав меня трусом и желая покрасоваться перед товарищами, ударил меня по лицу маленьким прутиком, который держал в руке. Я могу вытерпеть многое и довольно спокойно отношусь ко всяким синякам и царапинам, но удар по лицу — это, пожалуй, единственное, что мгновенно выводит меня из себя, а в ту пору, Бог свидетель, мне не много надо было, чтобы утратить контроль над собой. В одно мгновение я очутился перед обидчиком и зажал его бородку между большим и указательным пальцами; когда я его оставил, на месте бородки красовалась лишь розовая ссадина, быстро набухавшая кровью.

С яростным воплем боли и гнева юнец набросился на меня, но я спокойно отступил в сторону и очень медленно принялся засучивать рукава от запястья до локтей, не спуская глаз с лица молодого хулигана. Его взгляд упал на мое предплечье, и я мрачно усмехнулся, поняв, что мужество окончательно покинуло его. Я не сказал ни слова, но оставил юного задиру и его друзей размышлять над преподанным уроком, а сам отправился в судовую контору, чувствуя себя немного спокойнее после этого небольшого инцидента. Закончив дела в конторе, я возвратился на «Санта-Марию» и был встречен громкими нареканиями сэра Джаспера, потому что я совсем забыл о его помаде, да и не удивительно, принимая во внимание события, приключившиеся со мной на берегу.


Рекомендуем почитать
Странная война 1939 года. Как западные союзники предали Польшу

В своем исследовании английский историк-публицист Джон Кимхи разоблачает общепринятый тезис о том, что осенью 1939 года Британия и Франция не были в состоянии дать вооруженный отпор фашистской агрессии. Кимхи скрупулезно анализирует документальные материалы и убедительно доказывает нежелание британских и французских правящих кругов выполнить свои обязательства в отношении стран, которым угрожала фашистская Германия. Изучив соответствующие документы об англо-французских «гарантиях» Польше, автор наглядно продемонстрировал, как повели себя правительства этих стран, когда дело дошло до выполнения данных ими обещаний.


История денег. От раковин каури до евро

Деньги были изобретены ещё до начала письменной истории, и мы можем только догадываться о том, когда и как это произошло. Деньги — универсальное средство обмена, на них можно приобрести всё, что угодно. Количеством денег измеряют ценность того или иного товара и услуги, а также в деньгах измеряется заработная плата, или, по-другому, ценность различных специалистов. Деньги могут быть бумажными, металлическими, виртуальными… Они установили новый способ мышления и поступков, что изменило мир. Сегодня власть денег становится неоспоримой в человеческих делах.


Доисламская история арабов. Древние царства сынов Востока

Цель настоящей книги британского востоковеда, специалиста по истории ислама и древних языков Де Лейси О’Лири – показать читателю, что доисламская Аравия, являясь центром арабского сообщества, не была страной, изолированной от культурного влияния Западной Азии и от политической и социальной жизни своих соседей на Ближнем Востоке. В книге подробно рассматриваются древние царства, существовавшие на территории Аравии, их общение между собой и с внешним миром, большое внимание уделяется описанию торговых путей и борьбе за них.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Власть над народами. Технологии, природа и западный империализм с 1400 года до наших дней

Народы Запада уже шесть столетий пытаются подчинить другие страны, опираясь на свои технологии, но те не всегда гарантируют победу. Книга «Власть над народами» посвящена сложным отношениям западного империализма и новых технологий. Почему каравеллы и галеоны, давшие португальцам власть над Индийским океаном на целый век, не смогли одолеть галеры мусульман в Красном море? Почему оружие испанцев, сокрушившее империи ацтеков и майя, не помогло им в Чили и Африке? Почему полное господство США в воздухе не позволило американцам добиться своих целей в Ираке и Афганистане? Дэниел Хедрик прослеживает эволюцию западных технологий и объясняет, почему экологические и социальные факторы иногда гарантировали победу, а иногда приводили к неожиданным поражениям.


Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

“Эпоха крайностей: Короткий двадцатый век (1914–1991)” – одна из главных работ известного британского историка-марксиста Эрика Хобсбаума. Вместе с трилогией о “длинном девятнадцатом веке” она по праву считается вершиной мировой историографии. Хобсбаум делит короткий двадцатый век на три основных этапа. “Эпоха катастроф” начинается Первой мировой войной и заканчивается вместе со Второй; за ней следует “золотой век” прогресса, деколонизации и роста благополучия во всем мире; третий этап, кризисный для обоих полюсов послевоенного мира, завершается его полным распадом.


Погибель Империи. Наша история. 1918-1920. Гражданская война

Книга на основе телепроекта о Гражданской войне.