Удар небесного копья - [6]

В это время в лощине, откуда вылетела ракета, шёл горячий спор. Оператор-стрелок освободился от пускового контейнера и съемного пускового механизма и теперь спорил с группой прикрытия. Молодые люди говорили, что нужно уходить как можно быстрее. Они опасались появления отряда быстрого реагирования в районе падения «вертушки». Стрелок же намеревался осмотреть место катастрофы на предмет поиска уцелевших: он хотел быть уверенным, что дело доведено до конца. Молодёжь трусила и пыталась доказывать, что после падения с такой высоты уцелевших быть не может. Стрелку-оператору надоело спорить, и он сказал так:

– Я мог бы приказать вам, молокососы. Но не буду этого делать, потому что так вы ничему не научитесь. Поэтому я просто пойду туда один, но потом – потом! – доложу о вашем поведении Шамилю. Не думаю, что он обрадуется, если узнает, какое дерьмо служит под его началом.

Членам группы прикрытия очень не понравилось, что об их трусости узнает бешеный Шамиль. Больше того, кроме репутации они могли потерять и премиальные, которые полагались за вылазку на территорию, контролируемую «федералами». Осознание этого придало им мужества, и вскоре вся группа под покровом ночи продвигалась в направлении склона, где разбился вертолёт.

Майор Колчин пришёл в себя через четверть часа после того, как его вместе с креслом выбросило из «вертушки». «Ми» догорал. Элементы его конструкции, разбросанные взрывом баков далеко вокруг, распространяли удушливый чад. У Семёна болело всё тело, но особенно мучительной была боль в позвоночнике – туда словно засадили раскалённый штырь. Семён попытался выбраться из кресла, к которому был пристёгнут и вместе с которым лежал теперь на боку. Однако руки не послушались его. Он попытался кричать, но сумел выдавить из себя лишь слабый всхлип.

«Боже, – подумал Колчин, – я, кажется, умираю».

Эта мысль его не испугала. Он был на всё согласен, лишь бы избавиться от жуткой сверлящей боли. Он попробовал молиться, но тут оказалось, что он не знает молитв. Отец Мефодий почему-то не снабдил его молитвенником, а сам майор, занятый другим, забыл попросить об этом.

«Но ведь это ничего, Господи, – мысленно обратился он к Всевышнему, – это ведь ничего, что я не знаю правильных слов? Главное – я верую и искренен в своих словах. Я скоро встречусь с тобою, Господи, и прошу простить мне все грехи, большие и маленькие, которые я совершил…»

Майор попытался вспомнить, какие именно грехи он совершил в своей жизни, ведь именно так, вроде бы, полагается делать на исповеди, но любые воспоминания о прошлом оттеснила сиюминутная невыносимая боль, и он так ни в чём и не сумел покаяться.

Прошло довольно много времени. Или Колчину только показалось, что много, но за истёкшие минуты (или часы?) ничего не изменилось. Всё так же чадил разломленный остов вертолёта, всё так же болело тело, всё так же майор не мог подобрать слов, которые были ему сейчас очень важны.

«Прости меня за все грехи – большие и маленькие, – вертелась одна-единственная мысль. – Прости меня за все грехи – большие и маленькие…»

И вдруг в неверных отсветах открытого пламени Колчин увидел, что к нему идёт человек.

«Ангел, – подумал майор. – Наверное, это ангел смерти. Он пришёл забрать мою душу».

Отчасти он был прав. Человек, который продвигался к нему по склону, настороженно оглядываясь по сторонам и переступая через мелкие остывающие в траве обломки, пришёл забрать душу майора, но только вряд ли ангел станет носить камуфляжную форму без знаков различия и автомат Калашникова на ремне, перекинутом через плечо.

Когда человек подошёл ближе, Колчин снова попробовал пошевелиться, и снова тело отказалось повиноваться ему. Впрочем, он мог наблюдать за «ангелом смерти» и лёжа на земле.

Незнакомец приблизился настолько, что можно было бы разглядеть его лицо. Подойдя, он даже присел на корточки, склонившись над Колчиным. Однако лица у «ангела смерти» не было. Точнее, оно было скрыто под маской, и только в специальных прорезях горели два чёрных злых глаза.

– Давно обосновался? – спросил Человек-без-лица.

Говорил он чисто, без малейшего акцента, так что неясно было, кто перед Колчиным – чеченец, хохол из наёмников, а, может быть, и впрямь, русский?

– Чего молчишь? – Человек-без-лица проявил нетерпение. – Язык проглотил?

Он включил фонарик и посветил Колчину в лицо. Потом луч фонаря скользнул по груди майора с врезавшимися в неё ремнями, по переломанным ногам.

– Ого! – удивился Человек-без-лица. – Как тебя отделало. Не жилец, – подытожил он.

Майор и сам знал, что он не жилец. Он только хотел, чтобы всё это побыстрее закончилось. Сзади подошёл ещё кто-то. Второй говорил с акцентом, что сразу выдавало в нём чеченского боевика.

– Эй, командир, – позвал этот второй, – уходить надо. Там все мёртвые – проверено.

– Сейчас уйдём, – отмахнулся Человек-без-лица.

Сказав так, он вытащил из чехла на поясе штык-нож.

«Вот и конец», – подумал Семён Колчин.

Он зажмурился, приготовившись принять смерть. Однако время шло, а удар милосердия заставлял ждать. Колчин почувствовал, что его переворачивают, открыл глаза. Человек-без-лица, ловко действуя ножом, перерезал страховочные ремни, переложил безвольное тело Колчина сломанной спиной на землю, расстегнул на майоре куртку и принялся шарить рукой, нащупывая карманы.