Удар мечом - [100]

В это время Дубровник и его охрана были уже в пути. Их провожал до тайных троп сам Рен. На прощанье Дубровник сказал:

— Так помни, если что случится, советую в качестве курьера использовать Офелию. Пусть те сведения, которые должен доставить за кордон я, передаст она. Вот пароль для связи на этот крайний случай, — Дубровник наклонился к Рену, прошептал несколько слов. Затем театрально поднял руку, сказал нарочито сдержанно:

— Ну бувай…

Так, по его представлению, уходили на опасное дело настоящие мужчины.

Рен бодро хлопнул курьера по спине:

— Брось, Максиме, завещание составлять. Уйдешь — вернешься, не впервой. А то, может, мои люди все сделают?

— Мне поручено, Рен, с нею связаться. Да и хочется посмотреть своими глазами, что творится на украинской земле. Другого такого случая не будет.

— Тогда счастливого пути, — пожелал Рен.

Он постоял недолго на опушке, пока скрылись за мохнатыми елками, присевшими под зимними белыми шапками, Дубровник и его спутники. Они шли след в след, на снежной целине осталась цепочка этих следов, и она очень беспокоила Рена. «Хотя бы завирюха пустилась, а то выбили торный шлях к лагерю. Не дай бог попадет кому на очи».

Лес густой стеной окружил лагерь Рена. Он был его опорой и защитой, и Рен поймал себя на мысли, что уже давно смотрит на лес только с одной точки зрения: на том вот пригорке неплохо поставить пулемет, а вот эта полянка насквозь пробивается пулями. Но, оказывается, иногда и просто постоять в лесу приятно, в густоте елей есть своя красота, и воздух здесь звонкий и чистый.

Возвратился «боевик», который вновь поставил мины на тропе, открытой на время для группы Рена. Все подступы к базе были густо нашпигованы минами и ловушками. Был случай, когда один из «боевиков» надумал бежать из этой берлоги. Глухо пророкотал взрыв, тугая волна разбросала по деревьям то, что осталось от беглеца. Рен приказал окончательно перекрыть все стежки, оставив единственный узкий проход. На выход из лагеря требовалось его специальное разрешение.

Когда Дубровник покинул лагерь, солнце только выползло из-за сосен, бросило лиловый свет на пламеневшие снега. Утро было морозным, ясным, и, хотя идти по снежной лесной целине было нелегко, Дубровник искренне радовался и погожему утру и морозу.

Курьер думал, что он, наверное, никогда больше не увидит такой простор, эти строгие леса, сохранившие первозданную красоту, — он был в последнем курьерском рейсе, а в скорую победу давно уже не верил. Радовала предстоящая встреча с Офелией: доводилось им вдвоем отправляться в длинные рейсы, и, чего скрывать, делить хлеб и постель. Потом пути разошлись: Ива осталась на польских землях, а Дубровнику удалось своевременно перебраться в Мюнхен, подальше от тех мест, где стреляют. А дивчина она настоящая, не кривляка какая-нибудь, признает только одну верность — идее, на любовь щедрая.

Еще Дубровник думал о том, что скоро придется осуществить первую часть его плана активизации действий Рена. Однажды на охоте он видел, как охотники выманивают из берлоги медведя. Берут длинный острый шест, суют в дыру и подкалывают мишку под бока. Тот терпит, терпит, а потом встает на дыбы. Бывает, его тут же пристрелят, но случается, уходит мишка и тогда бросается на первого встречного. Рен, конечно, выберется из первой волны облав — проводник он опытный — и обрушится на села. Именно это сейчас требуется: выстрелы и пожары. Только бы создалась благоприятная ситуация…

Чуприна прокладывал первый след. Замыкал цепочку один из телохранителей Дубровника, он нарочно выдергивал ноги из глубокого снега так, чтобы развалить, разрушить четкие отпечатки — тогда невозможно будет определить, один человек прошел или десять. Изредка вспугивали зайцев-беляков, те ошалело отбрасывали уши, пушистыми комочками катились по сугробам. Чуприна радовался косым — значит, проходят по заповедным местам, опасаться нечего. Он был в теплой стеганке, смушковую шапку сбил на затылок. Шел споро, ориентируясь по известным только ему одному приметам. А Максимовы телохранители вышагивали равнодушно, без азарта, будто выполняли скучную работу, и Максим подумал, что служба у них тупая, отбивающая любые эмоции. И тут же постарался оправдать своих хлопцев: когда каждую минуту рискуешь получить пулю в лоб, не до праздных переживаний.

Первую часть пути прошли без особых происшествий. В одном месте услышали стук топора, обошли лесоруба далеко стороной. И постепенно у Дубровника росла уверенность, что все будет в порядке, — места тихие и пустынные, лишь бы встретились чекисты, а то сорвутся все его задумки. Он представил, как будет потом рассказывать в Мюнхене: тяжелый бон, полчища чекистов, а курьерская группа вырывается из огненного кольца, оставляя на своем пути трупы врагов. Он намекнет, чтобы «хозяева» раскошелились, заплатили за рейс подороже — храбрость штука недешевая.

Дубровник чекистов увидел в селе, куда они вышли к рейсовому автобусу. Патруль или оперативная группа вынырнули внезапно. Люди Дубровника болтались среди других пассажиров в ожидании автобуса. Они делали вид, что незнакомы друг с другом. К стоянке подошли пятеро с автоматами и ручным пулеметом. На полушубке одного были лейтенантские погоны. Патруль вежливо попросил всех предъявить документы, лейтенант довольно небрежно перелистал паспорта и удостоверения: такой-то направляется на заготовку леса для такого-то предприятия. Лейтенант возвратил бумаги, сказал: «Советую в одиночку в лес не забиваться, неспокойно». — «Благодарю, товарищ лейтенант», — нажимая на согласные, бойко ответил Дубровник. Он опустил глаза, чтобы не выдали: в них кипела ненависть к этому молодцеватому офицеру, судя по выговору, чистокровному украинцу, и к селянам, так равнодушно и спокойно встретившим проверку документов: у них совесть чистая, волноваться нечего, а если проверяют, то потому что не перевелись еще лесные злодии.