Удача мертвеца - [24]

«8 часов пополудни 19 мая 167.. года, 25R..6` северной широты, подошли к необитаемому острову. Зашли в бухту переждать шторм.»

Я нашёл нужный островок на карте, несколько раз сверил курс и поставил жирную точку. Нужно передохнуть. Оставалось всего несколько страниц, но я решил оставить их на потом.

Море, зелёное от водорослей, растекалось белыми хлопьями пены, врезаясь в торчащие над водой рифы. «Левиафан» крался между ними, словно хищник, почуявший добычу. На носу стоял матрос и предупреждал об опасности, на корме другой замерял глубину. Сам капитан вёл судно с великой осторожностью, каждую секунду рискуя самым драгоценным своим сокровищем — кораблём.

Том поприветствовал меня взмахом руки.

— Как успехи?

— Посредственно. Ты мог бы дать мне эти листы раньше, гораздо раньше, — сказал я. — Голова уже от этих чисел раскалывается.

— А если бы ты вычислил координаты и сбежал в порту!? — Том искренне удивился моему упрёку. — Я не могу так рисковать. Поэтому ты вычислишь курс сейчас, а я проведу шлюп по этим чёртовым отмелям.

— Разумно. Тогда почему ты сам не вычислил его раньше?

— Ненавижу математику, — ответил капитан. — Ты и сам возненавидишь.

— Уже.

— Если есть возможность спихнуть работу на кого-то — спихивай, — легкомысленно произнёс Том.

— Хочешь сделать хорошо — сделай это сам, — ответил я.

— Тоже верно.

— Есть кое-какие хорошие новости, между прочим. Через два дня после отплытия они причалили к необитаемому острову. Я отметил его на карте.

— Я знал, что не ошибся в тебе, Эдди, — улыбнулся капитан. — Иди, продолжай. И ни слова штурману.

Я вернулся в каюту и снова принялся за работу. Под конец листы совсем испортились, текст размылся до неузнаваемости и я кое-как мог разобрать нужные мне показатели. Кое-где записи превратились в одну сплошную кляксу, и я просто переписывал начисто примечания, которые мог прочитать. Но последняя запись сохранилась превосходно. Судя по всему, её дописали уже потом, после того, как судовой журнал побывал в воде.

«20 мая 167.. года. Санта-Мария напоролась на рифы. Пробит корпус, помпы не справляются, починить не удалось. Принято решение покинуть корабль. Груз остаётся в трюме, за ним придётся вернуться позже. Ориентир — риф над водой, похожий на арку.»

Координаты в записи были старательно зачёркнуты, но направление я знал точно. На северо-восток от необитаемого острова. В сторону Бермудских островов.

Я на всякий случай скопировал карту и примечания на отдельный лист, дождался, пока высохнут чернила, свернул его в трубку и спрятал за пазухой. Теперь оставалось только провести корабль к нужному месту, каким-то образом достать золото и смыться до того, как нас найдут крайне сердитые испанцы.

Наверху раздались довольные возгласы — «Левиафан» успешно миновал зону рифов, глубина резко увеличилась, да так, что лотлинем не измерить, и можно было не бояться сесть на мель или наскочить на камни. Матросы запели очередную шанти, чтоб веселее ставить паруса, и до меня доносились обрывки задорных матерных куплетов.

Теперь, когда у нас появилась конкретная цель, мы во весь опор мчались к островку, затерянному посреди океана. Я поёжился. Если бы Уилл высадил меня на таком, то меня давно бы уже обглодали крабы.

Я вышел наверх, разглядывая горизонт. Акватория здесь была усеяна мелкими островками, рифами, отмелями, зарослями плавучих водорослей, обломками и мусором. Здесь, к северу от Багам, сходились множество течений, унося с собой всё, что плавало в море поблизости. Здесь начинался Гольфстрим, пересекающий весь океан.

На землю спускалась ночь, принося с собой долгожданную прохладу. Я встал на носу корабля рядом с одним из матросов. Парень весь день высматривал рифы, и теперь сидел на бушприте, пожёвывая табак.

— Погано дело, сэр! — воскликнул он, скользнув по мне ленивым взглядом. — Недолго нам ещё на всех парусах идти.

— Это ещё почему? — спросил я, чтоб поддержать разговор. Я прекрасно видел туман, сгущающийся впереди.

— Туман впереди сгущается! Кто ж в тумане на всех парусах-то ходит! Ежели ещё и рифов здесь как блох на собаке, — матрос был рад порисоваться перед пришлым офицером-выскочкой, но меня совершенно не заботило его мнение.

— Пусть Уэйн решает, сколько ему парусов нужно. Скажет — ты ещё и лисели с топселями полезешь ставить.

Матрос фыркнул и отвернулся. Однако, он был прав, нет ничего хуже, чем напороться на что-нибудь в тумане. Бывало, целые эскадры пропадали в море, когда пытались пройти сквозь густой, белый как молоко, туман. Когда не видно даже верхушки мачт, когда приглушённые голоса звучат будто со всех сторон, а висящая в воздухе влага настолько холодна, что промораживает тебя до костей. Когда мир словно накрыт толстой пуховой периной.

Но конкретно этот туман был похож на белый могильный саван. «Левиафан» заблаговременно обстенил и убрал паруса, и мы медленно вошли в туман, разрезая его на седые клочья, которые тут же собирались обратно.

— Господи Иисусе, — пробормотал кто-то на палубе, но я не смог различить говорящего.

Я стоял рядом с бушпритом, на носу корабля, и не мог увидеть даже фок-мачты. Зажгли судовые огни, но они казались всего лишь маленькими пятнышками света посреди бескрайнего серого океана, который вдруг поднялся в воздух и стал мелкими частичками пыли, повисшими над остатками водной глади. Наверное, так и выглядела бесконечность до того, как Господь сказал своё первое слово.