Учитель - [8]

Он стоял на автобусной остановке. В ту сторону, что на Свердловск. Повезло: очередь была небольшая — три человека. Два парня в ватниках, в брюках из чертовой кожи. И девушка с ними — молоденькая и хорошенькая.

— Ванечка, Колечка, — говорила она звонко и ласково, — а что я вам скажу! Тонька-то купила пальто на барахолке — хорошее, воротник из коричневой цигейки. Купила, несет в руках, любуется, вдруг навстречу женщина — это, говорит, мое пальто. Поняли, мальчики? Краденое пальто! Тонька туда, Тонька сюда, а женщина повела ее в милицию и доказала, что пальто — ее. Пришлось вернуть. Не пожалела Тоньку.

— Чего ж ее жалеть? Не покупай краденого, — хмуро сказал кто-то позади.

— Ах, но почем же она знала? Она так разочаровалась, так разочаровалась, что решила за Петьку Рыжего выйти. Ах, мальчики, я все думаю: какой дурак возьмет меня за себя на свою голову? — Она кокетливо засмеялась и снова сказала: — Мальчики, а что я вам скажу…

«Что я вам скажу, что я вам скажу», — мысленно повторил Навашин и, когда кондукторша объявила: «Столбушино!», — неожиданно для себя, чертыхаясь и скрипя зубами, вышел и перешел на другую сторону шоссе, к остановке автобуса на Веселые Ручьи и дальше, к Данкам, районному центру.

* * *

— Вы кто? — спросила секретарша.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, кто вы?

— Был учителем.

— А сейчас вы кто?

— Да никто, пожалуй.

— Откуда вы?

— Пожалуй, ниоткуда.

— Ну, если вы пришли шутить, то не в адрес, гражданин. Вы все-таки у председателя райсовета. И вообще, сегодня день неприемный.

— Я проездом. Мне нужно…

— Всем нужно.

В комнату вошел человек с пяткой вместо лица.

— Звонки? — сказал он, проходя в кабинет.

— Из отдела пропаганды, — затараторила секретарша, схватив папку и семеня вслед. — Из сельхозотдела Петрухин.

— Из обкома?

Дверь кабинета захлопнулась, и оттуда доносилось неясное гудение: «Обком… Обком? Обком!»

Иногда вдруг отчетливо звучало: «Сколько раз!..» — и снова раздраженное жужжание.

Секретарша вышла и, не глядя, сказала:

— Можете идти.

Навашин встал и шагнул к кабинету.

— Куда? — закричала секретарша. — Товарищ Буркин не принимает. Я сказала в смысле уходите!

— Здравствуйте! — сказал Навашин, закрывая за собой дверь кабинета.

— Я не принимаю, — ответил Буркин.

— Я проездом, — сказал Навашин. — Я побывал в Веселых Ручьях в инвалидном доме…

— Документы, — сказал Буркин.

— В доме творятся безобразия, — сказал Навашин, доставая свою справку, — директор пьет…

— Вы хоть не смешили бы, — сказал Буркин, положив справку на стол, и впервые в его голосе прозвучало что-то человеческое — усталость, что ли. — Мой подчиненный там недавно был. Говорит — чисто.

— Там нищая чистота. Хлоркой пахнет.

— А чем ей пахнуть? Жасмином, что ли? У вас что, родственник там?

— Нет.

— Так чего же вы? Дом как дом. Директору мы доверяем. Член партии. А если иногда выпьет, так не на облаке живем.

— Он пьет, как скотина. Больные голодные старики, которых не лечат, не кормят и…

— А что их лечить? — сказал Буркин. — Прожили свое, пора и честь знать.

Навашин неторопливо, словно задумавшись, взял со стола справку, положил ее в бумажник и вышел в приемную. Секретарша встала, но он, не взглянув на нее, шагнул на порог и стал спускаться по лестнице.

На улице после ночного дождя было свежо. Но не холодно. Почки на деревьях набухли, и по чисто вымытому небу неслись легкие весенние облака. На лавочке против райсовета, устало опустив руки, сидела женщина. У ног ее лежал мешок, она то и дело касалась его носком башмака, будто желая увериться, что он никуда не делся. Навашин сел на лавку, и гусь, который до этой минуты лениво рылся в пыли, вдруг вытянул шею и зашипел.

— Он тут заместо собаки, — сказала женщина. — Пугает. Особенно бабок. Шею вытянет, крылья распушит и ходит, как генерал.

Навашин не ответил. Женщина тоже умолкла. Повздыхав, покашляв, она взвалила мешок на плечи и, тяжело переваливаясь, пошла по улице вниз.

Говорят, будто у людей болит отрезанная нога. То, что он сделал сейчас, было похоже на боль в отрезанной ноге. Он знал, что ноги нет. Что она не может болеть. А вытолкнула его из автобуса и втолкнула в другой, встречный автобус какая-то старая забытая привычка. Ее давно уже нет. Была. Да, кажется, было что-то такое. «Вы хоть не смешили бы», — сказал Буркин, рассматривая его документы. Не забыл ли он справку на столе у начальства? Он пошарил в кармане, в бумажнике — нет, вот она.

Дверь райсовета отворилась, вышел Буркин. Гусь вытянул шею и, шипя, направился к дверям.

— Кыш! — сказал Буркин, пристально посмотрел на Сергея, повернулся и вошел обратно в дом. Навашин встал. Шагая по деревянному тротуару к автобусной остановке, он чувствовал, как из окна райсовета ему глядели вслед. То, что он испытывал сейчас, тоже походило на боль в отрезанной ноге.

— Плюнь бояться! — говорил ефрейтор Кипелкин молоденькому новобранцу. Навашину послышалось, будто снова хлопнули двери в здании райсовета. «Плюнь бояться», — устало сказал он себе и чуть ускорил шаг.

— Автобус! Автобус! — закричал кто-то, перегоняя его. И правда из-за поворота вынырнул автобус и, неуклюже подпрыгивая, покатил по булыжному шоссе.