Учись, Сингамиль! - [27]
Держась за дверной проем, Уммаки звала Сингамиля, и голос ее сливался с завыванием горячего ветра. Мигом спрыгнув на землю, Сингамиль стал подбирать вещи, но их выносило из дома, будто чья-то рука хватала все подряд. Отчаянно мычала корова, привязанная к бронзовому крючку, вделанному в глиняную стену хлева. Камышовая часть строения, крыша, двери из циновок – все унесло ветром. Отец с великим трудом втащил в дом деревянную дверь, боясь, что и она будет унесена ветром.
Ветер носился по городу, подобно чудовищу. Он разрушал все, что было на пути. Уносил все, что можно было унести, словно собирался перетащить Ур в самое пекло пустыни. С криком и плачем метались люди вокруг своих жилищ, стараясь сберечь что-либо. Хайбани и вся его семья бежали к полю, пытаясь прикрыть глаза от кружившегося в воздухе горячего песка. То, что они увидели, потрясло их. Полные зерен колосья повалились. Созревший ячмень сломало, смяло и смешало с песком.
– Все погибло, все пропало! – кричал Хайбани.
С рыданиями бросились на землю дети. Жена Хайбани, пытаясь собрать зернышки с земли, то и дело валилась с ног.
– Как я усердно мотыжила! Как разбивала комья земли тяжелым молотком, выравнивала поле и боронила! Все силы остались на этом поле. Как теперь жить? Чем кормить детей?
– Беги домой, – кричал Хайбани, – надо спасти скот! Если убегут, ослепленные песком волы, если затеряются овцы, что еще будет?
Дети Хайбани ползали по полю, пытаясь собрать полные зерен колосья. А Хайбани как безумный повторял:
– Какое зерно погибло! Какое сокровище погибло!
Долго еще мычали коровы, блеяли овцы, плакали дети. И над этим хаосом завывал ветер. Не осталось дома, в котором сохранилась бы камышовая крыша. Не осталось ни одного легкого тростникового строения. Поля с созревшим зерном были разорены. Когда ветер утих, люди Ура поняли, что их ждет голод.
Жена Хайбани вместе с детьми притащила на свое поле глиняные корчаги, и все они стали горстями собирать по зернышку то, что осталось на поле среди сломанных и полегших колосьев.
Уже на следующий день Шига потребовал у Хайбани две мины серебра, отданные за ячмень нового урожая.
– Я принес тебе таблички с отпечатками твоих ногтей, верни мне мое серебро, ведь деньги эти взяты у Эйянацира, а вернуть мне нечего. Нечем мне торговать, не могу получить долгов, все стали нищими. Как будем жить? – говорил Шига, протягивая Хайбани глиняные таблички.
– Я отдал деньги за волов, уплатил за зернохранилище, которое разнесло ветром, ничего у меня не осталось, – жаловался Хайбани. – Чем я могу расплатиться, когда погибло мое прекрасное поле? Если не умрем голодной смертью, я отдам тебе весь новый урожай, но когда это будет? В моем доме полно голодных ртов, а запасов нет. Ведь я ждал зерно хорошего урожая и отдавал в долг то, что у меня было. Что делать, Шига? Плохо нам. Пропадут люди Ура! – Хайбани плакал, клялся богами, что все вернет, когда созреет новый урожай.
– Что я наделал? – закричал Шига. – Зачем я отдал тебе вперед все серебро? Чем я буду платить Эйянациру? Ведь он не станет ждать. Милостивая богиня, что мне делать? Я погиб! Он заберет в рабство моего Абуни. Я посылал Абуни в «дом табличек», я учил его, чтобы сделать писцом, грамотным и знатным человеком, а теперь он станет рабом Эйянацира. Лучше мне было умереть, чем дожить до такой беды!
Весь Ур всполошился. Богатые поспешили в Дильмун, чтобы закупить зерно, бедные люди бродили по разоренным полям, собирая горсти зерна. Владеющие рощами финиковых пальм считались самыми счастливыми. Кое-кто из них продавал финики по цене, во много раз превышающей прежнюю цену. Игмилсин поспешил к жрецу Нанни в надежде получить достойную оплату за таблички сказания о Гильгамеше. Он собирался просить побольше зерна, масло кунжутное было у него в запасе. Однако Нанни дал ему зерна совсем немного, предложил фиников и несколько вязанок соломы, чтобы подкармливать корову.
– Как я ничтожен! – промолвил Игмилсин, забирая жалкую подачку. – Припасы царского дома так велики, что могли бы прокормить весь город, а меня обманули! Ты даешь мне самую малость, Нанни! Я так старался.
Нанни ничего не ответил, только презрительно посмотрел на своего писца глубоко сидящими злыми глазами. На этот раз глаза Нанни не таили тайны, они открыто выражали его гнев. Ничтожный писец осмелился осуждать царского библиотекаря. Ничтожный писец забыл, что его благополучие зависит от Нанни. Захочет – даст работу, не захочет – выгонит. «Он знает, что не выгоню, – подумал Нанни. – Он грамотен и умен».
Целыми днями Шига бродил по закоулкам окраины Ура, где жили бедные люди, задолжавшие ему за зерно прошлого урожая. Каждый из них пострадал от злого ветра пустыни. Каждый был озабочен, не зная, как прокормить семью. Только гончар и оружейник смогли с ним расплатиться. Но этого было мало. Страх перед Эйянациром лишил его покоя. Вся семья Шиги с тревогой ждала, что скажет богатый купец.
Абуни, сидя рядом с Сингамилем в «доме табличек», то и дело откладывал свою тростниковую палочку и принимался рассказывать другу о беде, постигшей дом Шиги. Не успевал он сказать нескольких слов, как тут же возникал «владеющий хлыстом» и больно обжигал спину мальчика. Корчась от боли, Абуни принимался писать на своей примятой глиняной табличке. Сингамиль, видя, как озабочен его друг, зная, что примятая табличка будет брошена на землю и последуют удары хлыста, тихонько подсовывал Абуни новую табличку, где старательно были выведены первые строки, заданные уммиа. На этот раз Абуни избежал нового наказания. Сингамиль был счастлив, он доказал свою дружбу, помог бедному Абуни в трудную минуту.
