Учись, Сингамиль! - [11]

«Однако царские гонцы не найдут меня, – подумал Урсин. – Я буду жить, я не погибну, сопровождая Нин-даду в подземное царство».

Он пошел к владельцу судна подписать долговую табличку при свидетелях и получить серебряные слитки.

В ДОМЕ ПИСЦА

Отец и сын шли вдоль глухих белых стен кривой улочки, где с трудом могли разойтись двое. На голове у отца был глиняный сосуд с ячменным зерном. На голове у сына – корзинка с финиками и луком. Они подошли к узкому дверному проему своего дома. Дверь открывалась внутрь. Здесь все было сделано по правилам священных предзнаменований. А там сказано: «…если дверь дома будет слишком широка, этот дом разрушат… если дверь открывается наружу, жена в этом доме будет проклятием для своего мужа». За дверью шла маленькая, мощенная кирпичом прихожая. В углу ее находился водосток и стоял сосуд с водой, чтобы каждый входящий в дом мог омыть ноги. Этим сосудом пользовались и гости, и хозяева. Сингамиль взял сосуд и полил на ноги отца, стоящего у водостока. Затем омыл свои ноги и вошел в прихожую через боковую дверь. Лицо его оставалось немытым, а голая спина была измазана глиной и синела следами колотушек. На косяках второй двери висели терракотовые маски бога Пазузу – амулеты против несущего лихорадку юго-западного ветра. Ступеньки в дверном проеме вели вниз, на центральный дворик. В предзнаменовании было написано: «…если двор лежит выше дома, хозяйка будет выше хозяина». Двор был вымощен кирпичами с небольшим наклоном в середине, где находилось отверстие водостока, ибо «…если вода собирается к середине двора, человек соберет большие богатства».

Игмилсин верил в магическую силу этих предзнаменований. Когда Сингамиль стал учиться письму, он прежде всего вывел на дощечке эти слова… «Вот я вырасту, – сказал он матери, – тогда построю себе дом из обожженного кирпича, покрою стены белой краской, сделаю все по правилам священных предзнаменований». – «Я верю, сынок, ты сделаешь все по правилам, как делали наши деды и прадеды. Без этого не может быть благополучия в доме».

Уммаки плела циновку из тростника и, ни о чем не ведая, тихо напевала песенку о белой козочке, когда отец с сыном вошли в дом. Игмилсин грозно посмотрел на жену и приказал немедля надеть рубище и предаться скорби по случаю болезни царской дочери.

– Тяжко больна великая жрица Нин-дада, люди Ура плачут, а ты поешь!

Уммаки, рыдая, распустила волосы и стала царапать лицо грязными ногтями.

– Подай мне воду и мыльный корень, – приказал писец. – Дай праздничное одеяние, я умоюсь, переоденусь, подымусь на крышу, сделаю воскурение великому Уту. Попрошу исцеления царской дочери. Тоска проникла в утробу людей Ура. Все тревожатся. Злые духи пришли в жилище богов.

Обливаясь слезами, Уммаки выполняла приказания мужа. Когда Игмилсин поднялся на крышу дома, она подала ему ароматные травы и уголек из очага. Завершив священнодействие, писец переоделся в потертую, измазанную глиной юбку, сшитую из шкуры молодого козленка, и пошел к соседу узнать новости. Рядом с домом писца стоял такой же небольшой дом царского ювелира, Син-Ирибима, искусного мастера делать замысловатые украшения для великой жрицы, для царских жен.

– Был ли ты во дворце? – спросил писец.

– Еще не был. Не знаю, что ждет меня. Больна великая жрица, кому нужен теперь золотой венок из листьев бука? Всего семь дней тому назад я получил слитки у хранителя сокровищ для золотого венка Нин-даде. Я посчитал себя счастливым, когда меня позвали во дворец к великой госпоже. Я шел не чуя ног, словно увижу самого бога Луны. Я умылся, надел свою праздничную юбку с бахромой и предстал перед ней. Я пал к ее ногам и долго не поднимал головы. Но вот я услышал ее голос, такой звонкий, певучий. Она велела встать и посмотреть на венок из живых цветов и зеленых листьев. Такой венок она пожелала иметь из чистого золота. Я поднял голову и был ослеплен сверканием ее одежды, богатством головного убора и украшений. Но еще больше меня поразила красота ее лица. Видел ли ты ее божественный лик, Игмилсин? Великий Наина одарил ее красотой, какой не бывает у смертных женщин. Она рассмеялась, когда я спросил: «Такой большой венок из чистого золота?» – «Не беспокойся, Син-Ирибим, – сказала она. – У нас хватит золота на сотни таких венков. Через двадцать дней ты принесешь мне это украшение и получишь награду». Я снова пал ниц. Прежде чем уйти, я посмотрел на ожерелье из золотых подвесок, сделанное мною три года назад. Я порадовался, она носит его, значит, понравилось. Думаешь, легко угодить великой жрице? Ведь она подобна богине. Каждый день разговаривает с богом Луны. Понять не могу, как могла заболеть дочь великого правителя Ларсы?

– Не иначе как злобная Эрешкигаль открыла для нее врата преисподней, – промолвил Игмилсин, видя поникшее лицо ювелира. – Я сам читал в священных табличках, что в царстве мертвых у Эрешкигаль есть шестьсот подземных духов. Боюсь, она выпускает их на землю, чтобы принести зло людям. Что же ты решил, Син-Ирибим? Будешь делать золотой венок или подождешь, когда выздоровеет великая жрица?

– Не пойти ли нам к Горе бога? – предложил ювелир. – Пусть жрец скажет. Не вольны мы сами решать такие великие дела. Я сделаю венок, потрачу золотые слитки, а вдруг…