Училка тоже человек - [4]

Ленусик нахмурилась, вспомнив, что сегодня вернулся хозяйкин сын. В кухне на подоконнике (на столе не было места из-за тарелок с объедками) она поела купленные в институтском буфете колбасу и сметану и выпила холодного чаю.

Пока она пережевывала и глотала, рассеяно думала, что с завтрашнего дня придется перенести чаепития в свою комнату, несмотря на то, что это причинит ей неудобства. И тут же, не откладывая, выполнила решение и, уходя, сердито забрала с собой чайные принадлежности.

У себя в комнате она села за стол, карандашом в учебнике отчеркнула страницы – от и до, это была почти треть толстенной книги, и это нужно было одолеть до 23. 30. По истечении сурово установленного срока Ленусик устало закрывала учебник, минуту сидела приложив прохладные пальцы к горячим векам – под ними пульсировала в сосудиках кровь. Потом шла в ванную, принимала контрастный душ и ложилась спать. Если б у Ленусика настроение было еще хуже сегодняшнего, или если бы у нее подскочила температура под сорок, живи она или умри, но отчеркнутое карандашом было бы прочитано.

В полночь Ленусика утомила громкая музыка в соседней комнате и жизнерадостный топот молодых здоровых ног. Она вздохнула, пригладила волосы и вышла в прихожую. Там перед зеркалом незнакомая девушка примеряла сапоги Ленусика.

Ленусик подождала, пока та их нехотя стянула, и потом сказала:

– Пожалуйста, передайте своим приятелям, чтобы они обратили внимание на время и вели себя потише.

Девушка, как поступили бы в этой ситуации все нормальные девушки, фыркнула и, вызывающе покачивая толстенькой попочкой, обтянутой джинсами, ушла к своим. По-видимому, она все-таки передала: из комнаты донесся взрыв смеха. Потом там начали танцевать с утроенной энергией. Ленусик постояла, раздумывая, потом решительно накинула пальто и вышла из квартиры.

Через некоторое время она вернулась, вся облепленная мокрым снегом, а вслед за ней ввалился похожий на снежный ком милиционер.

– Это входит в ваши прямые обязанности, – продолжала убеждать его Ленусик в том, в чем, по-видимому, безуспешно убеждала всю дорогу. – Их поведение расценивается как аморальное, из хулиганских побуждений. И если вы не отреагируете…

Милиционер чувствовал себя не очень уютно и в душе был целиком против настырного Ленусика, который вовсе не был похож на младенца, для которого детское время вышло. Но нужно было реагировать, и он нерешительно постукал согнутым пальцем в дверь.

Из кухонного закутка испуганно выглядывала сонная хозяйка в мятой ситцевой рубахе. Ребята, усмехаясь, пожимали плечами и ворча сквозь зубы, разбирали в прихожей одежду. Милиционер вышел первым, сердито топая снежными валенками.

А Ленусик взяла кусок мыла, полотенце и пошла в ванную. Нужно было спешить дочитывать оставшиеся страницы.

Когда она проходила мимо кухни, ее остановил хрипловатый мужской голос:

– Слушай-ка, девушка. Впредь предупреждай меня, хозяина квартиры, о том, что ты собираешься делать. Если хочешь здесь находиться.

Он сказал «не жить», а «находиться», что можно было приравнять к «не быть выставленной за дверь». Так оскорбительно с Ленусиком никто смел разговаривать. Ленусик проглотила оскорбление.

Вслед Ленусику смотрел, задевая головой дверной проем, парень. Странное у него было, точно вылепленное из двух половинок, лицо. Нижняя половина – ясная, юная, с красиво, резко очерченными губами. Верхняя – пожившая, пасмурная. От уголков глаз к вискам веером расходились тонкие белые морщинки, не поймешь, то ли старившие, то ли молодившие их обладателя.

Где-то Ленусик читала, что такие морщинки бывают только у мудрых и добрых людей. Или ей показалось, что она читала?

* * *

Темная, неграмотная женщина, желая добиться внимания со стороны возлюбленного, шла к ворожее. Вконец растерянная от приключившегося с ней председательница учкома отправилась к студентке-пятикурснице Любе Луц. Люба была широко известна по институте тем, что каждый семестр ей регулярно делалось от одного до трех предложении зарегистрировать брак (без розыгрышей). И это при том, что Люба была неинтересна, неизящна, разве что славилась покладистым характером и кулинарными способностями. Обыкновенная толстуха.

В пустой прохладной аудитории, зябко кутаясь в пуховый платок, она говорила Ленусику, что это АБСОЛЮТНО неважно, красива женщина или нет. Главное: женственная ли она, мягкая, слабая ли. Обрати внимание, кто остается в разведенках и старых девах – сплошь красавицы. Женственные, мягкие и слабые – никогда.

– Это важно? – переспросила Ленусик недоверчиво. Ужели счастье столь возможно?

Но Люба тут же морально уничтожила ее:

– Ты не имела и не будешь иметь успеха. – Выдержав паузу, во время которой Ленусик побелела, как мел, потом побагровела, а потом снова побелела, Люба милостиво закончила: – Если как можно скорее не займешься собой.

Она вздохнула и задумалась.

– Тебе подойдет спортивный стиль, ты худенькая, миниатюрная. Джинсы, рубашка… В этом случае ты приобретешь пикантность. И не забывай постоянно следить за поведением. Пересмотри себя.

Придя домой, Ленусик прошмыгнула в свою комнату, заперлась и села к зеркалу пересматривать себя. Учебники она отложила в сторону, чтобы не отвлекали. Она долго смотрела на свое лицо с аскетически зачесанными волосами. И вдруг, решившись, точно в холодную воду вошла, сдернула зажим. Волосы рассыпались, немного прикрыв бледные оттопыренные уши и прыщавый, в точечках, лоб.