Ученик чародея - [21]

Время от времени лицо прокурора болезненно напрягалось от душившего его кашля. Приступы этого кашля были часты и продолжительны и сотрясали все тело прокурора. В начале приступа он поспешно хватался за папиросу и глубоко затягивался. Дым, несмотря на кашель, долго оставался где-то внутри прокурора. Лишь когда кашель кончался, дым желтовато-сизой струйкой медленно выходил из ноздрей. Грачик с удивлением, морщась от сострадания, глядел на задыхающегося прокурора и не мог понять, как немолодой и умный человек пытается утишить кашель папиросным дымом. Грачику казалось, что это равносильно тому, что человек в трезвом виде стал бы гасить пожар, поливая его бензином.

Наблюдая прокурора, Грачик вдруг заметил, что взгляд того почему-то с особенной настойчивостью остановился на нём самом. Оказалось, что, увлечённый своими размышлениями, Грачик пропустил мимо ушей, как ему было предложено изложить свою точку зрения на дело Мартына Залиня.

Слишком резкий армянский акцент Грачика искупался его приятным грудным голосом и ясностью, с какой молодой человек излагал свою мысль. Несколько смущённый тем, что его застали врасплох, он все же точно и твёрдо формулировал своё требование освободить Мартына. Прокурор, уже выслушавший до того оппонентов Грачика, разразившись очередным приступом бешеного кашля, сипловатым голосом устало проговорил:

— Заключая под стражу Мартына Залинь, вы, — он указал карандашом на сидевшего ближе всех следователя, — ссылались на статью сто девятую, а вы, — его карандаш обратился в сторону сидевшего рядом со следователем районного прокурора, — вы, не дав себе труда самому тщательно разобраться в соображениях следователя, санкционировали арест. Ход ваших мыслей мне ясен: «Наш человек всегда прав». Тут есть даже ваше упоминание, ни к селу ни к городу, статьи двести шестой. Вы ухватились за неё, полагая, что лучше немножко переборщить, чем недоборщить. Но это старая система работы. О ней надо забыть! Я вас спрашиваю, при чем тут двести шестая статья?!

— Видите ли… — начал было районный прокурор, но республиканский перебил его, стукнув карандашом по стеклу, покрывавшему стол:

— Что мне видеть!.. Мы с вами отвечаем за соблюдение советской законности в любых условиях и обстоятельствах. Это единственное, что я вижу и советую видеть вам всегда и везде. Мы советские прокуроры! Надо же это в конце концов понять до конца: мы око народа в его борьбе за законность и за права каждого отдельного человека, хотя бы этот человек сам и ничего не смыслил в вопросах права! Понимаете?!

— Я тщательно проверил свидетельские показания… — снова начал райпрокурор.

— Я их тоже проверил, — резко перебил республиканский. — Но проверил и ваши действия. Вы действовали так, как мы тридцать шесть лет назад. Но тогда этого требовали от нас условия — потеря минуты могла стоить слишком дорого. Не воображайте, будто мы не понимали того, что действовали подчас вне рамок писанного права, — таково было время, таковы были тогда условия диктатуры.

— К сожалению, — с несколько излишней задористостью заметил Грачик, — кое-что такое имело место не только тридцать шесть лет назад.

— Да, к сожалению, это случалось и позже. — Прокурор метнул на него сердитый взгляд и, не глядя в его сторону, продолжал: — По разным причинам право решать судьбу советского человека не всегда попадало в руки его друзей. Но повторяю: это только случалось, а не было и не будет правилом и примером для других. Не будет! — Карандаш сухо стукнул по стеклу. — Мы с вами живём в период, когда меняются функции и роли диктатуры, меняется наше отношение к букве закона и когда наша с вами борьба за революционный правопорядок становится особенно важной. — Его карандаш опять холодно стукнул. — И никому из нас не будет дозволено действовать, руководствуясь одним только страхом.

— Кого же я боялся? — удивлённо спросил следователь.

— Вы боялись остаться в дураках, если подозреваемый скроется. — Следователь пожал плечами, в ответ на что прокурорский карандаш с новой силой опустился на стекло.

— Для меня он был уже обвиняемым, — успел возразить следователь. — Я предъявил ему обвинение. Органы дознания…

Карандаш стукнул несколько раз — громко, повелительно.

— Оставьте в покое органы дознания, — строго сказал прокурор. — Ссылки на них вас не спасают. К тому же органы не действуют очертя голову и подконтрольны нам в части санкций. За ваши действия отвечаете вы сами. — Тяжкий приступ кашля снова заставил прокурора умолкнуть. Давясь, он прикрыл глаза. Грачик почти со страхом смотрел, как он багровеет, как слезы выступают из-под опущенных ресниц. Грачик был слишком здоровым и жизнерадостным человеком, чтобы допустить мысль, что подобные страдания (так ему казалось) могли стать привычными. Поэтому Грачику хотелось что-то сейчас же сделать, чтобы помочь прокурору откашляться, или хотя бы сказать ему несколько слов сочувствия. Но никто из окружающих не обращал на этот кашель внимания. Очевидно, это было всем уже так привычно, что заседающие воспользовались паузой только для того, чтобы перекинуться между собою несколькими репликами. Как только приступ окончился, совещание продолжалось как ни в чём не бывало. Сам же прокурор и заговорил, продолжая фразу, словно она и не прерывалась: — Отвечаете вы и никто другой, — и оглядел сидящих за длинным столом прокуроров и следователей: — Ваше мнение, товарищи?