Ученик чародея - [16]

О Лобе!.. Вот фамилия, которая кстати всплыла в памяти Ланцанса! Лобе прошёл нужную школу. След споротых петлиц «СС» сильно поднимает теперь цену человека…

Ланцанс поймал себя на том, что мысли его ушли в сторону от того, что говорит Шилде… Нужно всё-таки послушать этого субъекта… А, господин Шилде занят тем, что набивает цену себе и своему агенту, действующему в Латвии! Расписывает трудности, с какими встречается человек, работающий в «советском тылу»…

Слово «тыл» по-прежнему, как во время войны, употреблялось в обиходе эмигрантских главарей. Они не хотели признать войну оконченной. Для них «фронт» не закрывался. На нем никогда не затихала война. Больше того: она ещё никогда не велась с таким ожесточением, как сейчас. Никогда ещё не пускалось в ход столько средств для поддержания огня по всей линии: шпионажа, диверсий, террора — всех видов многообразной и сложной тайной войны во время мира.

— Можно подумать, будто вы забыли: перед лицом общей опасности исчезают разногласия в рядах воинов за святое дело, — внушительно произнёс Ланцанс. — Лютеранский священник протянет руку католику. Неужели не нашлось бы православного попа, который пришёл бы ему на помощь? Да, сын мой! — Ланцанс нарочно назвал так своего собеседника, хотя Шилде не только не был католиком, но вообще не верил ни в бога, ни в черта. А сказал это епископ потому, что не хотел называть гостя слишком уважительным — «господин Шилде». Скажи же он просто «Шилде», это могло быть принято за излишнюю дружественность или враждебность, в зависимости от уровня сообразительности собеседника. — Да, сын мой, — повторил он, — служитель Христа, соответственно настроенный в политическом смысле, независимо от вероисповедания — наш друг. Значит, он и друг вашего человека.

Тут епископ потянулся через стол и овладел пепельницей, в которую Шилде за короткий срок успел воткнуть несколько окурков. Ланцанс не выносил табачного дыма. Но почему именно этому развязному Шилде он стеснялся об этом сказать, как говорил всякому другому собеседнику? Епископу пришло в голову, что, вероятно, потому он терпит вокруг себя клубы этого отвратительного дыма, что боится: Шилде способен ответить на его замечание грубостью. Уж лучше помучиться, чем ставить себя в фальшивое положение. Господи, боже, у кого это он вычитал: «Через фальшивые положения проходят; в них никогда не остаются!..» А кто-то возражал: «Из фальшивых положений не выходят. Из них нельзя выйти!..» Что же верно? А верно то, что Шилде грубиян. Нельзя епископу ставить себя в неловкое положение перед грубияном…

Однако Шилде, кажется, не понял, почему епископ отодвинул от него пепельницу. Как ни в чём не бывало, он снова закурил со словами:

— Мой человек, там, все понимает не хуже нас с вами, Ланцанс…

— «Господин Ланцанс» или «ваше преосвященство», как вам удобней, — сдержанно поправил его епископ.

— Если вам угодно, то я готов именовать вас даже святейшеством, — с издёвкой ответил Шилде.

— Я не думал, Шилде, что вы так не уважаете церковь… Когда-нибудь, когда наступит час вашего последнего отчёта всевышнему, вы поймёте свою ошибку… — И Ланцанс закончил как мог более внушительно: — Обращаясь ко мне, вы обращаетесь к церкви, Шилде.

— Хотя бы к самому господу богу. Мне всё равно, — пробормотал Шилде.

— Вернёмся к нашей теме, — подавляя гнев, с наружным смирением проговорил епископ. — Итак, прошу вас исходить из единства стремлений всех благонамеренных священнослужителей, независимо от принадлежности к тому или иному исповеданию.

— Обстоятельства работы, какую ведут мои люди за кордоном, своеобразны и трудны. Вы их не знаете…

— С помощью господней, мы знаем всё, мой дорогой Шилде, — раздельно проговорил Ланцанс, особенно нажимая на слово «всё». — Церковь, властью, дарованной ей царём небесным и доверенной ей царями земными, приходит на помощь всем, кто служит делу борьбы с коммунизмом… Мы знаем больше, чем может постичь погрязший в суете и юдоли слабый ум человеческий… Я просил вас остаться тут, чтобы спросить, вполне ли благополучно закончилось дело с наказанием Круминьша?

— С ним покончено. Дело за тем, чтобы спасти моего человека, выполнявшего эту карательную операцию.

— Да, да, ваш человек совершил благо и имеет право на христианскую помощь.

— Мне наплевать, на что он имеет право, — опять сгрубил Шилде. — Мы, например, имеем право на соблюдение тайны этого дела, а она будет разоблачена, если мой человек провалится. С ним провалится и Силс.

— Но может ли церковь помочь?.. Видите ли, Шилде… — Ланцанс придвинулся к собеседнику и осторожно, как будто даже немного брезгливо прикоснулся одним пальцем к его рукаву. — Наши позиции в советском тылу значительно менее прочны, чем позиции лютеран. Святая воинственность нашей церкви — там не в нашу пользу… — Епископ сделал паузу. — Но с помощью божьей не идём ли мы все к общей цели?

— Вы хотите, чтобы все лили воду именно на вашу мельницу, пока вы… идёте к «общей» цели… А придёте к ней вы одни?..

— Мельница господня приемлет все струи.

— Даже самые мутные.

— Шилде!

— …Так… — протянул Шилде и задумался. — Значит, вы хотите, чтобы мой человек не прибегал к помощи ваших людей. И он не сможет найти приют, скажем, в обители Сердца Иисусова.