Учение древней Церкви о собственности и милостыне - [22]

— нестяжание, которое укрепило ее еще более»[171]. И не раз св. Иоанн возвращается к этой радостной для него картине жизни первенст­вующей Церкви. В одной из своих бесед, приведши слова книги Деяний: «ни един же что от имений своих глаголаше свое быти, но бяху им вся обща», — св. отец говорит далее: «когда был исторгнут корень зол, раз­умею сребролюбие, то привзошли все блага, и они (верующие) тесно были соединены друг с другом, так как ничто не разделяло их. Это жестокое и произведшее бесчисленные войны во Вселенной выражение — «мое» и «твое» — было изгнано из той святой Церкви; и они жили на земле, как ангелы на небе: ни бедные не завидовали богатым, потому что не было богатых; ни богатые не презирали бедных, потому что не было бедных... не так было тогда, как бывает ныне. Ныне подают бедным имеющие соб­ственность, а тогда было не так... во всем у них было равенство, и все богатства были смешаны вместе»[172].

Такова идеальная точка зрения св. Иоанна Златоуста по отношении христианина к своей собственности и такова его этическая оценка пра­ва собственности. И св. Иоанн остается верен основным началам своих воззрений на это право и на это отношение, несмотря на то, что действи­тельная жизнь Церкви представляла и в его время разительный контраст такому идеальному порядку вещей. Хотя св. отец свидетельствует, что и в его время можно было «назвать многих и в городах, и в селах», которые раздали свое имущество, но, в общем, в представлении св. отца, «зло (лю­бостяжание) увеличилось до такой степени, что добродетель нестяжания стала, по-видимому, невозможной»[173]. «От неистовой любви к деньгам все погибло. Кого, кого мне винить, — спрашивает св. отец, — не знаю; до такой степени это зло овладело всеми; правда, одними в большей, други­ми в меньшей мере, — однако всеми»[174]. Но св. Иоанн Златоуст не пре­клонился перед подобным господствующим настроением, но неизменно в заповедях Господа и в сиянии первохристианской любви указывал тот свет, который должен освещать жизненный путь и современных ему веру­ющих. Хотя в Церкви не было уже общения имуществ; хотя гражданские законы строго охраняли неприкосновенность частной собственности, но с этической точки зрения законы христианской любви оставались неиз­менными, и имущество верующего не было его собственностью, но собст­венностью бедных[175], и он должен смотреть на него, как на общее досто­яние[176]. Только тогда христианин может считать себя оправданным, когда ничем не будет владеть: «только тогда ты оправдаешься, когда ничего не будешь иметь, когда ничем не будешь владеть; а пока ты что-нибудь име­ешь, то хотя бы ты дал тысячам людей, а остаются еще другие алчущие, нет тебе никакого оправдания»[177]. Таким образом, св. Иоанн Златоуст видит идеал христианского отношения к собственности в совершенном отказе от нее. По взгляду св. Иоанна, и в условиях современной ему жизни можно «истощать все свое и все иждивать» на Христа, достигая этим даже еще большего совершенства, чем во время Его земной жизни, так как нужно отказаться от всего своего «в исполнение только Его заповеди»[178]. Считаем нелишним отметить, что св. Иоанн Златоуст не склонен был ограничивать требования совершенного отказа от собственности условиями только мо­нашеской жизни. Он очень определенно утверждает, что ошибочно думать, будто «иное требуется от мирянина, а другое от монаха; разность между ними в том, что один вступает в брак, а другой нет; во всем же прочем они подлежат одинаковой ответственности... Всем людям должно восхо­дить на одну и ту же высоту; то именно и извратило всю Вселенную, что мы думаем, будто только монашествующему нужна большая строгость жизни, а прочим можно жить беспечно»[179]. В одной из своих бесед на книгу

Деяний[180] св. Иоанн рисует определенную картину такого возможного об­щения имуществ в условиях общехристианской жизни, как идеал ее устро­ения. «Пусть, — говорит он, — все продадут все, что имеют, и принесут на середину; только словом говорю: никто не смущайся, ни богатый, ни бед­ный. Сколько, думаете, было бы собрано золота. Я полагаю — с точностью сказать нельзя — что, если бы все мужчины и все женщины принесли сюда свои деньги, если бы отдали и поля, и имения, и жилища... то, вероятно, собралась бы тысяча тысяч литров золота или, лучше сказать, даже два или три раза столько. Скажите, в самом деле, сколько теперь вообще жителей в нашем городе? Сколько, думаете вы, в нем христиан? Думаете ли, что сто тысяч, а прочие язычники и иудеи? А как велико число бедных? Не думаю, чтобы больше пятидесяти тысяч. И чтобы кормить их каждый день, много ли было бы нужно? При общем содержании и за общим столом, конечно, не потребовалось бы больших издержек. Что же, скажут, мы будем делать, когда истратим свои средства? Уже ли ты думаешь, что можно когда-нибудь дойти до этого состояния? Не в тысячи ли раз больше была бы благодать Бо- жия?... И что же? Не сделали бы мы землю небом? Если между тремя и пя­тью тысячами это совершалось с такой славой, и никто из них не жаловался на бедность, то не тем ли более в таком множестве? Даже и из внешних (не христиан), кто не сделал бы приношения? А чтобы видеть, что разде­ление сопряжено с убытками и производит бедность, представим себе дом, в котором десять человек детей, жена и муж; она, положим, прядет пряжу, а он получает доходы извне. Скажи же мне, когда больше они издержат: вместе ли питаясь и живя в одном доме или разделившись? Очевидно, что разделившись: если десятеро детей захотят разделиться, то понадобится десять домов, десять трапез, десять слуг и постольку же прочих принадлеж­ностей... Разделение всегда приносит убыток, а единомыслие и согласие — прибыль. Так живут теперь в монастырях, как жили некогда верные. И умер ли кто с голода? А теперь люди боятся этого больше, нежели броситься в неизмеримое и беспредельное море. Но если бы мы сделали опыт, тогда положились бы на это дело. И какая была бы благодать!... Послушайте меня и устроим дела таким порядком; и если Бог продлит жизнь, то, я уверен, мы скоро будем вести такой образ жизни». Хотя печальная действительность, представлявшая резкую противоположность между идеальными требова­ниями Евангелия и наличной действительностью, заставляла св. Иоанна «оставлять строгость» и умолять о пожертвовании 1/2, 1/3 и 1/10 ча­сти, но всюду в этих случаях выступает ясно, что подобная мера не есть выражение истинно христианского духа любви, но