Ученица. Предать, чтобы обрести себя - [76]

Я стала читать все, что только могла найти о биполярном расстройстве. Нам нужно было написать реферат по психологии, и я выбрала эту тему, а потом использовала это как повод, чтобы поговорить со всеми нейробиологами и когнитивными психологами университета. Я описывала симптомы отца, рассказывая о другом человеке, вымышленном дяде. Некоторые симптомы вписывались идеально, другие нет. Профессора говорили мне, что каждый случай уникален.

– То, что вы описываете, больше похоже на шизофрению, – сказал один из них. – Ваш дядя когда-нибудь лечился?

– Нет, – ответила я. – Он считает врачей агентами правительственного заговора.

– Это осложняет ситуацию.

С прямолинейностью бульдозера я написала реферат о влиянии биполярного расстройства родителей на детей. Статья получилась жестокой и обвинительной. Я писала, что дети таких родителей подвергаются двойному риску. Во-первых, они генетически предрасположены к подобному психическому заболеванию, и, во‑вторых, живут в ситуации стресса, поскольку родители не могут правильно исполнять свои обязанности по отношению к детям.

Я узнала о нейротрансмиттерах и их влиянии на химию мозга. Я поняла, что болезнь – это не выбор человека. Это знание могло бы внушить мне сочувствие к отцу, но я испытывала только гнев. Это мы заплатили за все. Мама. Люк. Шон. Мы получали синяки и порезы, мы теряли сознание, наши ноги горели, наши головы были пробиты. Мы жили в состоянии тревоги, постоянного террора. Наш мозг захлестывал кортизол, потому что мы знали: такое может случиться в любую минуту. Отец всегда ставил веру превыше безопасности. Он считал правым только себя и верил только себе – после первой аварии, после второй, после моей травмы, после пожара, после падения Шона с палеты. Это мы платили за все.

Я сдала реферат и отправилась в Олений пик. Пробыла дома меньше часа, прежде чем появился отец. Мы сразу же начали ссориться. Он сказал, что я должна ему за машину. Ему стоило лишь упомянуть об этом, как у меня началась истерика. Впервые в жизни я кричала на отца – не из-за машины, а из-за Уиверов. Ярость захлестнула меня. Я уже выкрикивала не слова, а какие-то нечленораздельные звуки. Почему ты такой? Почему ты так к нам относился? Почему ты сражался с придуманными монстрами, но ничего не делал, чтобы победить чудовищ в собственном доме?

Отец смотрел на меня с изумлением. У него дергались губы, руки безвольно обвисли. Он словно пытался поднять руку, что-то сделать, но не мог. Я никогда не видела его таким беспомощным со времени первой аварии, когда он сидел рядом с нашей изуродованной машиной и смотрел, как на глазах распухает мамино лицо. Тогда он не мог к ней даже прикоснуться, потому что на машину упали электрические провода.

От стыда или гнева я сбежала из дома. Я ехала до университета без остановки. Отец позвонил через несколько часов. Я не ответила. Истерика не помогла, может быть, поможет молчание.

Когда семестр окончился, я осталась в Юте. Впервые я не вернулась на лето в Олений пик. Я не разговаривала с отцом, даже по телефону. Это отчуждение не было формальным: мне просто не хотелось ни видеть его, ни слышать его голос. И я не слышала.

Я решила провести эксперимент с нормальной жизнью. Девятнадцать лет я жила так, как хотел мой отец. Теперь я решила попробовать что-то другое.

Я переехала в новую квартиру в другом районе, где меня никто не знал. Я хотела начать все сначала. В другой церкви новый священник тепло пожал мне руку, а затем повернулся к следующему новичку. Отсутствие интереса ко мне стало для меня облегчением. Может быть, если я смогу хоть какое-то время притворяться нормальной, я такой и стану.

В этой церкви я познакомилась с Ником. У него были квадратные очки и темные волосы, которые он смазывал бриолином и аккуратно укладывал. Отец всегда презирал мужчин, которые пользовались бриолином, наверное, поэтому Ник так мне понравился. Мне нравилось и то, что он не мог отличить генератор от коленчатого вала. Он жил в мире книг, видеоигр и брендов одежды. И в мире слов. У него был потрясающий лексикон.

Мы с Ником сразу же стали парой. Он взял меня за руку на второй же встрече. Когда он коснулся меня, я приготовилась бороться с первобытным желанием оттолкнуть его, но оно так и не возникло. Мне хотелось оказаться в своем старом приходе, чтобы рассказать священнику, что я стала нормальной.

Я переоценила свой прогресс. Я была так сосредоточена на том, что шло хорошо, что не замечала собственных неудач. Мы были вместе уже несколько месяцев, и я не раз бывала в его доме, прежде чем заикнулась о своей семье. Я сделала это необдуманно, случайно упомянула о маминых эфирных маслах, когда Ник сказал, что у него болит плечо. Он сразу же заинтересовался и ждал, что я привезу ему лекарство. Но я только разозлилась на себя за оговорку. Больше такого не случалось.

В конце мая я стала неважно себя чувствовать. Всю неделю с трудом ходила на работу – я устроилась клерком в юридическую компанию. Спать ложилась рано, поднималась поздно, весь день зевала. У меня разболелось горло, голос сел, превратившись в хриплое карканье, словно по связкам прошлись наждаком.