Учебники для волшебника - [52]

Не знаю, как читательское, а мое авторское терпение не выдержало:

— Слушай, кончай издеваться! — крикнул я. — Не знаю, откуда ты пришелец, но в голове у тебя чего-то не хватает явно. Литература — это искусство, святое искусство, понимаешь ли. У художника душа горит, у него вдохновение, он себя рвется выразить, свое восхищение, свое возмущение. Он — пробудившийся орел, он крылья расправляет, чтобы над горными вершинами парить, весь мир озирая с высоты. При чем тут «броские фразы», «читатель увял», «читатель встрепенулся»? Ты путаешь ремесло и искусство, голубчик. Рожденный ползать летать не может.

— Насколько я знаю, — возразил он, — крылья машут в соответствии с законами аэродинамики, И ты свои вдохновенные «Лепестки» пишешь, соблюдая правила грамматики, запятые расставляешь, где полагается.

Я махнул рукой:

— Мих-Мих, ты непробиваем. Не лезь ты в искусство со своими алгоритмами. Неси их в соседнюю квартиру, туда, где пахнет жженой резиной.

Послушался он меня. Буквально на следующий же вечер услышал я, что знакомые шаги миновали мою дверь, направляясь в глубину коридора, в номер 442. И на второй день тоже. И на третий. Я даже приревновал немножко.

— Ревновали? — спросил следователь быстро.

— Ну, знаете ли, обидно все-таки. Друзей не так много в старости, после работы хочется покалякать о том, о сем, тащиться куда-нибудь сил нет. А тут собеседник рядом, разговоры занятные, нестандартные: не о болезнях, заработках, квадратных метрах. Спектакль разыгрываем: будто бы он гость из космоса, а я земные порядки объясняю. Привык уже к новому другу-товарищу. И вдруг полный разрыв из-за литературоведческого спора. Задет я был. Но решил не лезть в бутылку и на четвертый день или на пятый, заслышав знакомое шарканье в коридоре, выждал несколько минут для приличия и тоже сунулся в квартиру к изобретателю. Соседи давние, отношения простые, могу заглянуть без всякой дипломатии.

Я говорил уже, что изобретатель Уткин — человек приятнейший, доброжелательный и обязательный, всегда готовый прийти на помощь. Но активная доброта его сочетается с непримиримой воинственностью. Две войны ведет он перманентно: внешнюю — за признание своих изобретений, и внутреннюю — за квадратные метры в собственной квартире. Зимой одолевают жена с мамашей — выжимают его на лестничную площадку к мусоропроводу, а летом, когда детишки на природе, Тимоша берет реванш, все комнаты захватывает, заполоняет ванную и даже кухню.

Поскольку время было летнее, Тимоша торжествовал сезонную победу. В лучшей комнате обеденный стол был завален бумагами, под столом громоздились аккумуляторы, кресло было отодвинуто к стене, над ним красовалась надпись: «Осторожно, кусается!» Вдоль всей стены, справа и слева от кресла, на полках стояли картонные папки с наклейками: «Драка № 1», «Драка № 2» и т. д. Всех драк было 236, по числу заявок, но папок гораздо больше, потому что драки бывали и многолетние, многотомные: драка 1-а — за признание, драка 1-б — за внедрение, драка 1-в — за вознаграждение.

Кроме того, канцелярия эта была иллюстрирована сатирическими картинами. Тимофей — мастер на все руки — и рисовал выразительно. Особенно удачно получались у него карикатуры на самого себя: взлохмаченные волосы, решительный нос колуном, раздвоенная бородка, кадык на худой и длинной шее. На одной из картин Уткин изобразил себя в виде Дон Кихота, атакующего мельницу, на крыльях которой было начертано «Патенты». На другой картине уже не рыцарь, а витязь, с таким же колуном-носом, разил отвратительных крыс, обгрызающих тоненькое дерево. Чтобы понятно было, что именно подразумевается, на кроне было написано «Энергия», на почве — «Горючее», на стволе — «Передача», а на крысах — «Потери-потери-потери». С потерями вел борьбу отважный витязь изобретательства. На последней же картине Тимоша изобразил себя в виде громадного медведя, выпивающего море, Черное, судя по очертаниям.

Когда я вошел, хозяин как раз давал объяснения по поводу этой третьей картины. Она иллюстрировала самоновейшую идею Тимоши, он привез ее с юга две недели назад. Другие люди, лежа на пляже, нежатся на солнце, загорают, прикрыв нос бумажкой, а наш изобретатель размышлял о глубинах Черного моря, насыщенных — он где-то об этом вычитал — сероводородом. И тут у него родилась идея: ведь H₂S — горючее, значит, его можно жечь, энергию получать, а заодно и серную кислоту — сырье для производства удобрений.

Пришелец заинтересовался:

— Это самая выгодная энергия на Земле? — спросил он.

Тимофей начал с жаром объяснять:

— Ну, не самая выгодная. Термоядерная и щедрее и имеется повсеместно. Но на термояде сидят институты, им моя подсказка не нужна. А тут бросовое богатство, никем не замеченное. И главное, идея красивая: топливо из даровой воды.

— И вы посвятили себя этой красивой идее? — продолжал допытываться Шестаков.

— У меня таких идей знаете сколько? — похвалился Тимофей. — Эта пока в запаснике, я на нее еще папку не завел. А сейчас в голове другое, неотложное. — он указал на витязя, разящего крыс. — Потери, потери, потери! Существует сезонное бедствие: лед нарастает на проводах, обрывает их. Целые районы обесточиваются. Знаю, есть антиобледенители разного рода. Не то, не то! Я должен придумать что-то оригинальное, надежное, остроумное.