Уцелевший пейзаж - [18]

Среди множества пернатых, сваленных в кучу в холодном подвале, ничем не выделялся царь птиц» Та сила и кровь, которыми сочилось стихотворение о раненом орле[2], испарились куда-то, и в насмотревшемся на охотничью добычу мальчике постепенно умирали вера и фантазия. Уже почти невозможно было вообразить предрассветный перелет орла со склонов теряющихся в облаках гор к свинцовым скалистым уступам.

В зале суда люди затаив дыхание следили за ходом процесса. Судьи здесь не были облачены в черные мантии; Саба искал глазами богиню правосудия с весами в руках, но видел лишь секретаря с густо размалеванным дешевой косметикой лицом, которая вела протокол заседания.

Квадрат невысокого барьера с балясинами отрезал подсудимого от зала. Саба тщетно ловил взгляд очутившегося в этом квадрате человека.

Казалось, можно встать, чуть перегнуться через перила и почувствовать, как прежде, тепло ладони Тедо. Но сейчас эту ладонь и горячее дыхание друга стерегли два конвоира в форме цвета хаки. Их замкнутые лица покрывала бесстрастная бледность, и Саба боялся сделать что-нибудь такое, что может навредить Тедо.

Молодой адвокат, напирая на психологические моменты, слишком детально описывал ход событий и особо акцентировал факты, касавшиеся не только обвиняемого лично, но всего его поколения в целом. Средних лет обвинитель в таких местах его речи, подобно недовольному учителю, поигрывал пальцами по столу и деликатно напоминал молодому коллеге, что надо держаться ближе к делу.

А адвокат говорил о том, что примерно восемьдесят процентов городского населения живет в районах новостроек. Зрение подростка с детства привыкает к серым домам серых кварталов, и вместе с красками глохнет в молодом человеке элементарное восприятие красоты. Фасады, испещренные металлическими прутьями балконов, удручают не только зрение, но и душу, и потому на городских улицах редко можно встретить гуляющих с цветами девушек, не говоря уж о ребятах…

Эта пуля метила не в личного врага. Пуля была выпущена неустойчивой душой двадцатого века, чтобы еще раз встряхнуть и отрезвить дремлющее сознание. Свиста «слепой пули», посланной из окна восьмого этажа, возможно, не слышал даже сосед через стену, но этот свист всколыхнул наше сонное существование и дал нам задуматься над судьбой человека. Не случаен тот факт, что выстрел, совершенный столь безобидным юношей, как Тедо, прогремел словно гром среди ясного дня.

Молодой адвокат, бросив взгляд на Тедо, осекся в изумлении, точно водой окатило его зажигательную речь. Столько недоумения и страстной мольбы читалось в глазах Тедо! Взгляд мальчика восстановил тот мгновенно возникающий контакт между людьми, который с сотворения мира дарован человеку как самая большая награда.

Для молодого адвоката молнией озарилось непорочное и доброе существо Тедо, забывшего уже, что кто-то старается облегчить ему приговор; для него теперь важнее было найти иное облегчение, которое, как путник, проникнет с ним в глухие закоулки подсознания и в ожидании приговора утешит не тело, а казнящуюся душу, не знавшую вины в том безликом и страшном грехе, что содеян был его беспомощным телом.

Каждой клеткой почувствовал это молодой адвокат. Таким чутким, непогрешимым свидетелем была в эти минуты интуиция, что она мигом развеяла в прах весь тщательно продуманный, заранее подсказанный профессиональным долгом план защиты. Никогда с такой силой и страстью не вскипало в нем желание защитить не юридическое лицо — участника процесса, а личность человека и никогда не было столь удручающим сознание собственной беспомощности. Разрозненные мысли хоть и текли но основному логическому руслу, однако походили уже на битые карты, он не мог довериться им, сделать выбор.

Темпераментная речь молодого юриста озадачила тенденциозно настроенную аудиторию, которая обычно легко подбирает уничижительные эпитеты для неаргументированных выступлений; теперь присутствующие слушали сильный густой голос обвинителя, с чуть заметной ироничной улыбкой назвавшего защитительную речь адвоката «лирической».

Плавно, размеренно текла вереница слов, уже давно выбравших испытанный путь на сказочном перекрестке дорог. Все как положено: детальное описание обстоятельств и обстановки содеянного; скрупулезный анализ дней, часов, минут… Уточнения — что ел, что пил, во что одевался обвиняемый… И тысячекратно повторявшаяся в истории юриспруденции грозная формулировка: покушение на убийство с заранее обдуманным намерением!

В ответ истерический крик молодого адвоката:

— Все, что хотите, уважаемый прокурор, все, все!.. Только не «заранее обдуманное намерение»!

Вслед за этим выпадом вновь слышен все тот же методичный, спокойный голос, как всегда четко ставящий вопрос:

— Дорогой коллега, вы многократно упоминали о «слепой пуле». К сожалению, эта поговорка — этот яркий сколок народной мудрости — не совсем точно понята вами, коль скоро «слепоту» пули вы фактически приравняли к слепоте разума. В противном случае, дорогой коллега, вы, быть может, не сочтете за труд напомнить нам, в чем состоит разница между этим маленьким, самим по себе безобидным неодушевленным предметом, а также аналогичными ему явлениями внешнего мира и человеком, для которого дилемма «быть или не быть» изначально выдвигается и разрешается разумом?.. Нет, коллега, так дело не пойдет! Правда, подобной чудодейственной лирикой дурманили людей еще поэты античной эпохи, но вы забываете, что законодательство имеет не менее древние истоки, чем эта ваша лирика, ибо с появлением на земле первого цветка появился и букет цветов, которые были сорваны человеческой рукой, чтобы преподнести возлюбленной. Исходя из вашей лирики, этот букет — символ любви и нежности, но объективно срывание цветов есть преступление, ибо и цветок живет днями, дарованными ему природой. А в нашем случае, коллега, дело касается не цветка, а человека. Хорошо еще, что «слепая пуля» нанесла потерпевшей лишь «поверхностное ранение в области правого плечевого сустава», как зафиксировано медицинской экспертизой, ну а если бы она «сослепу» прошла пятью сантиметрами левее?.. Впрочем, оставаясь последовательным, вы, возможно, и тогда не отказались бы от своей лирической концепции защиты… В силу забывчивости вы упускаете из виду, что ваша пленительная лирика служит лишь розовому облику музы, а не древним и классическим цветам истины — черному и белому, то есть правде. Вот эти-ми-то цветами — черным по белому — и записано признание обвиняемого, что пуля вылетела не случайно, что обвиняемый прицелился… да, да, взял на прицел белую норку, облегавшую воротник пальто идущей по улице девушки. Вникните в эту фразу, имеющуюся в деле: «Взял на прицел белую норку…» Каких тревожных границ достигает холодный цинизм обвиняемого, да, именно обвиняемого, ибо назвать человеком вашего подзащитного, коллега, у меня не повернется язык.