Убырлы - [18]

Меня везли мимо гигантских жалюзей, за которыми тепло лучился желтый свет, как в светофоре — приготовиться. А я уже готовый, осталось посолить и добавить майонез или кетчуп по вкусу. Между кетчупом и майонезом выбирал кто-то за моей спиной — я его почти видел самым краем глаза, как прядь отросших на виске волос, почти, почти.

Я разом, опаляюще понял, что светлые полосы — это не жалюзи, это пустота между плоской чернотой зрачков и пастей. Они тоже готовы, а я жду. Нет.

— Наиль! Наиль, что случилось? Лежи спокойно! — громыхнуло в ушах, и упала тьма.

Сердце колотилось, руки и ноги пылали. Я завертел головой и осторожно повел пальцами, пытаясь понять, где я и зачем, и тот же голос, громкий, но теперь узнаваемый, гаркнул:

— Наиль, замри, пожалуйста, уже всё!

Зажужжало сильнее, у ног и живота вспыхнул свет, и лежак выполз из бочки, скрытой внутри толстого кольца, в которое, оказывается, меня успели впихнуть. Дверь распахнулась, Юсуп Баширович вбежал, стремительно меня общупал, велел сесть, взял за запястье и засыпал глупыми вопросами: как зовут, сколько пальцев, как себя чувствуешь, боишься ли темноты и замкнутых пространств.

— Простите, — пробормотал я. Было стыдно.

— При чем тут простите? — раздраженно сказал Юсуп Баширович, не отрываясь от часов. — Ты скажи, у тебя часто такие приступы страха бывают?

— Да нет вроде, — ответил я вяло.

Приступов страха у меня было немерено, и случались они, как правило, в темноте, но не из-за темноты. Объяснять связанные с этим тонкости, тем более врачам, я не собирался.

— Как следует… — завел было Юсуп Баширович, но динамик под потолком громко и очень спокойно сказал голосом толстой тетки:

— Юсуп Баширович, на секундочку. Срочно.

Юсуп Баширович оглянулся на непрозрачное окно, велел: «Сиди спокойно, я сейчас» и вышел. Из динамика донеслось клацание дверного замка, голос толстой тетки неспокойно начал: «Юсуп, смотри результаты, я такого сроду…» Динамик щелкнул и замолчал.

Я успел отдышаться, соскучиться, попытался вспомнить сон, накрывший меня внутри бочки, ничего не вспомнил, зыркнул в сторону окна и сел по-турецки, а ладони сунул подмышки. Озяб что-то.

Юсуп Баширович вернулся очень сосредоточенный и вместе с теткой, которая, прятал руку за спиной. Юсуп Баширович сказал:

— Наиль, верх сними, пожалуйста.

— Опять укол, что ли? — тоскливо спросил я, заглядывая тетке за спину.

— Ну почему сразу укол? — заворковала тетка.

Юсуп Баширович бегло оглянулся на нее и твердо объяснил:

— Это контрастное вещество, Наиль, извини, без него невозможно. Надо повторить томографию, хотя…

Он замолчал и показал рукой, чтобы я снимал куртку. Я вздохнул и подчинился. Шприц был здоровенным, лекарства в нем было полно, и вводилось оно бесконечно долго. Зато в руку, а не в задницу — такое я терпел легко, тем более, что сообразил отвернуться.

Меня заставили встать и на пару придирчиво осмотрели — ощупали руки, ноги, позвоночник, водили по ребрам холодными пальцами, отлепили марлевую повязку с дырки над лопаткой и в восемнадцатый раз интересовались, откуда и зачем, да еще докопались на тему «А у тебя всегда болячки так быстро заживают?» Потом сказали, что в этот раз надо устроиться на лежаке без штанов. Я, вцепившись в поясок, буркнул, что у меня трусов нет. Юсуп Баширович объяснил, что это и хорошо, и заверил, что они выйдут и подсматривать не будут — а ты, главное, пальцем вот сюда надави, если дурно станет. Когда это мне дурно было, уточнил я оскорблено. В общем, если не по себе станет, сигналь, сказал Юсуп Баширович, нацепил мне на указательный палец здоровенную серую штуку, смесь наперстка с прищепкой, и вышел.

Я лег, дождался, пока погаснет свет, стащил штаны, огляделся напоследок, поеживаясь, закрыл глаза и поехал. Съездил без приключений: полосы перед глазами мелькали, жужжание доставало, но спать не хотелось, и никаких снов не было. Выехал, поспешно оделся, подвергся очередному двойному досмотру. Озадаченный Юсуп Баширович пошептался с озадаченной теткой — я разобрал отдельные слова: «глюк», «наводка от соматики», «целесообразен повтор». Мы попрощались с теткой, и Юсуп Баширович отвел меня в палату. По пути он несколько раз собирался о чем-то спросить, но так и не собрался. Довел меня до койки, приказал отдыхать и ушел.

Вечерняя порция уколов оказалась особенно больнючей — то ли совпало так, то ли тетя Таня, которая теперь было подчеркнуто молчаливой, решила воспитывать меня с противоположной стороны. Мне показалось, что уколы она ставила не обычными шприцами, а старинным трехгранным штыком. С зазубринами. И ушла молча, зато грохнув дверью. А я лежал еще какое-то время, промаргиваясь и ощущая, как горячий осьминог, влезший мне в бедро, вежливо распускает щупальца к пояснице и колену. Когда горячее онемение раскинулось совсем широко и стало невыносимым, я осторожно, кряхтя и замирая в глупых позах, встал и пошел разгуливаться.

Коридор, к счастью, был пустым, а то я в кого-нибудь впилился бы, верняк. Нога волоклась как лом, прямой и острый внизу: то скользила по полу, то цеплялась намертво. И боль то волнами ходила, то стукала по заднице, словно ребро подъездной двери. Надо было передохнуть, но это как-то западло — и я хромал дальше в сторону заката. Героический всадник в конце пафосного фильма. Старался не держаться за штаны — подумают, что обкакался, — но руку по-ковбойски нес рядом с поясницей, чтобы быстро и крепко схватиться. Типа захват боль удержит.