Убойная марка [Роковые марки] - [88]

— Вы, случайно, не голодные? — поинтересовалась я. — Может, приготовить омлет с сыром? Хотела накормить вас варениками, но они разварились да ещё выкипели. Омлет можно сделать быстро. А что скрывает Ханя, так я прекрасно знаю.

От омлета гости отказались, заявили, что не голодны, зато о Хане потребовали рассказать все, что знаю. Я охотно пошла на такую замену.

— Эта Ханя сейчас из кожи вон лезет, что бы такое придумать, обвиняющее Веслава Копеча.

Из мести. Простить себе не может, что создала ему алиби, а взять свои показания назад нельзя.

Не исключено, однако, что, бегая за Весей, она наткнулась на нечто интересное и теперь ломает голову, как бы это увязать с убийством. Особо доверять ей нельзя, но поприжать следует.

— А ты откуда это знаешь?

— Глупый вопрос. Она прибежала с доносом в комендатуру, когда я там была. Да я хорошо знаю таких озверевших девиц, готовых дать себе руку отрубить, лишь бы своего добиться.

— Значит, она пока молчит, надеясь, что парень припадёт к её стопам, лишь бы она не выдала его?

— Да, что-то в этом роде. А он держится. Вот ей и остаётся только месть, и, будьте уверены, она не отступится.

— Может, ты и права.

Мы стояли над развязанным свёртком, перекидываясь словами. Ни Януш, ни я не формулировали чётко свои предположения, скорее лишь догадывались о том, что имеет в виду каждый из нас.

— А что я говорила? — вдруг рассердилась я. — Не надо было трогать этот свёрток, пусть бы себе спокойно лежал в багажнике. Тогда мы могли бы вообще умолчать о том, что нам известно. Теперь не выйдет. Так что? Запаковываем, как было, и опять заталкиваем в багажник? Но по закону подлости тогда именно этой ночью мою машину уведут. Уж поверьте мне, так всегда со мной бывает.

Януш покачал головой, глянул на меня, на измученную Гражинку и опять уставился на коллекцию.

— Об этом нужно заявить! — твёрдо сказал он.

— Кому? Здешним или тем?

Он немного подумал.

— Сделаю не совсем по правилам, используя свои знакомства. Ведь мы все равно официально в этом деле не фигурируем. В нем никого из нас нет! Ни тебя, ни меня, ни даже Гражинки, с которой сняли подозрения. В любом случае возврат похищенного имущества всегда засчитывается в пользу похитителя.

— Тоже мне утешение.

Я наконец села, сколько можно думать стоя?

Ноги начинают неметь и мысли путаются. От приготовления ужина я отказалась, вспомнив, что есть на ночь вредно.

Устроили совещание.

После долгих и бестолковых дебатов, окончательно запутавшись, порешили: утро вечера мудренее. Несколько укрепившая свой дух, Гражинка уехала домой на такси.

— Очень, очень неприятная история, — сокрушался Тот Пан Липский, когда мы сидели с ним за столиком в баре на Кручей. — Пани Наталья, домработница Петшака, рассказала мне обо всем. Доверилась, ведь мы знакомы с ней много лет… Даже не знаю, как и быть. В принципе об этом я не должен никому рассказывать, хотя знаю, что пани как-то связана с этим делом. Мы беседуем неофициально, надеюсь, моя откровенность не обернётся против меня?

— Одному Господу это ведомо, — честно отвечала я.

Пан Липский вздохнул.

— Ладно, чему быть, того не миновать, — обречённо промолвил он, утешая себя. — Видите ли, оказалось, что покойный пан Фялковский вёл переговоры с Петшаком. Хотел купить у него брактеат Яксы из Копаницы. А пан Петшак и не собирался его продавать. Думаю, пани понимает: такой вывод я делаю из того, что услышал от пани Натальи. Она всего этого могла не знать, просто слышала кое-какие разговоры двух нумизматов, ну и передала их мне. Слышала, впрочем, довольно много. Петшак очень переживал из-за этих переговоров, а пани Наталья всегда беспокоилась о здоровье хозяина, так что на всякий случай хотела быть в курсе дела и даже иногда подслушивала. Фялковский все повышал цену… И в результате брактеат исчез.

Я чувствовала, как мои уши вырастают до гигантских размеров. А вот какое выражение придать лицу, никак не могла решить. Не сводить дикого взгляда с собеседника или сидеть с равнодушным видом? И то и другое ненатурально.

Первое может испугать пана Липского, второе обидеть. Старалась изобразить на лице умеренное внимание.

Рассказчика, казалось, не очень-то интересовало выражение моего лица, он был слишком взволнован случившимся с брактеатом.

— Украден! — всплеснул он руками. — Пани Наталья без труда догадалась — по-моему, подслушала, но это не имеет значения, — что украл его племянник пана Петшака, кажется единственный его родственник. Она называла его Ксавусем. Странное имя…

— Уменьшительное от Ксаверий, — пояснила я.

— А, так пани знает об этом? Я же говорил, что пани как-то связана с этой историей. Ну и этот Ксавусь продал монету Фялковскому, ясное дело, Фялковский тогда ещё был жив. Но как-то очень скоро после этого умер. А тем временем здесь все раскрылось. Петшак пришёл в ярость, хотел обратиться в полицию, однако пани Наталья умолила его не делать этого. Она этого Ксавуся, похоже, по-своему любит — воспитывала его с малолетства, чуть ли не с рождения. Вот Петшак и смягчился, в конце концов, это сын его единственной сестры… Однако поставил условие, что брактеат к нему вернётся. Пусть этот Ксавусь делает что хочет, пусть перекупит за бешеные деньги, пусть пойдёт на преступление, опять украдёт — ему, Петшаку, все равно, главное, чтобы монета вернулась к нему. И точка! Почти год это продолжалось, в доме — скандал за скандалом, наконец Ксавусь привёз требуемую монету.