Уборка в доме Набокова - [50]

Третий, Дженсон, выслушал мою речь, которая уже звучала вполне гладко, и осведомился:

— Так речь о сексе, да? Я буду заниматься сексом с женщинами?

— Именно так.

— За деньги, да?

— Да.

— Класс.

Я предложила ему хлебцев, отодвинув тарелку так, чтобы ему пришлось к ней тянуться. При этом обнажилось его запястье. Никаких волос.

Он снова откинулся на кожаную спинку дивана, раскинул руки. Широкая грудь, размах крыльев, как у кондора, — просто изумительно.

— Секс будет безопасный, — предупредила я.

— Другим не занимаемся. — Он встал. — Мне пора на тренировку.

Я съела еще один хлебец. Уж не знаю, выдержу ли я остальные интервью без сыра.

Позвонила с их выпендрежного телефона, проверила сообщения на своем автоответчике. Обычно их не бывало, так что я просто тянула время. Но на сей раз сообщение имелось — звонившая представилась Бабулей Брюс. Сказала, что с радостью сдаст мне домик до лета. В голосе искрился смех: «Покрасьте его в веселенький цвет, протопите, и будет вам как песенка, янки-дудл-денди. — Она напела мелодию. — Ключ потерялся, так что, если хотите заглянуть внутрь, приходите с отмычкой». Продолжая напевать, она повесила трубку.

В ходе последнего интервью обнаружилось, что товарищи по команде все рассказали Сидни Уокеру, мне даже не пришлось повторять свою речь, он уже знал, что за проект я затеваю.

Не спросив разрешения, Сидни Уокер аккуратно поставил на каминную полку крошечный айпод и колонки толщиной в пару кредитных карточек. Включил «Небеса» группы «Los Lonely Boys» и начал раздеваться. Я не видела ничего занимательнее с тех пор, как при рождении Дарси над креслом повесили зеркало.

Я перестала жевать хлебцы, на языке образовалась вязкая кучка. Судя по всему, юноша репетировал у себя в общежитии, точно подгадал к концу песни — остался в одних носках.

У него было дивное тело, как у вскормленного на зерне теленка, молочное, гладкое. Он наслаждался процессом («явственно», как принято говорить).

— Заводит?

Щекотливый вопрос повис без ответа. «Los Lonely Boys» грянули куда менее задушевную песню на смеси испанского и английского.

— Нет, — ответила я решительно, пытаясь изобразить на лице приветливую улыбку и одновременно протолкнуть в горло непрожеванные хлебцы.

Глядя, как он одевается, я вспоминала, сколько раз в жизни говорила «нет», — длинный список пропущенных развилок на всех моих неверных путях.

— Расскажите о себе, — попросила я.

Он прервал свое занятие — любовно запихивал рубашку в брюки — и посмотрел на меня:

— А зачем?

А ведь и верно, подумала я, больше мне ничего знать не нужно.

— Если согласны, я вас беру на работу. Начинаем в следующем месяце, вторник и четверг с двенадцати до пяти дня.

Я выбрала это время, потому что в эти часы не было занятий физкультурой и футболом. Были репетиции оркестра и плаванье, но туда ходили только уж совсем чокнутые мамочки.

Он запихал неправдоподобно большие ступни в туфли без задников. Я подумала: а ведь это первое поколение, для которого завязывать шнурки — утраченное искусство.

— Зачем вам это? — поинтересовался он.

— Ради науки, — ответила я. Он продолжал таращиться на меня как человек, привыкший слышать неприкрытую правду. — И ради денег. — Он не сводил с меня глаз, распахнутых широко, как амбарные двери.

— В этом городе об этом забыли, — сказала я. — По крайней мере, женщины. Они принимают лекарства. Едят. Вяжут. Просто какое-то пуританство.

Он чуть качнулся в мою сторону. Похоже, мне очень хотелось, чтобы он меня поцеловал. Похоже, он это понял.

Я с трудом шевельнула губами:

— Я вас беру на работу.

— Да. — Он произнес это тоном человека, привычного к тому, что на него большой спрос. — У вас там музыкальная система уже установлена?

— Пока нет.

— Могу установить, только тогда сам буду подбирать музыку.

— Запросто, — ответила я.

Отмычка

Когда за последним потенциальным секс-работником закрылась дверь, я осталась тупо сидеть, вслушиваясь в гул вентиляционной системы. Тихий — видно, система дорогая. Парни оказались очень симпатичными. Избалованы, — наверное, много получили от жизни, но милы и основательны.

Тут в дверь осторожно постучали, и вошел сотрудник, отвечавший за аудиторию. Персонаж в добротном коричневом костюме, прислонившийся к кожаному дивану, мог быть как мужчиной, так и женщиной.

— Как прошло? — Голос, напевный тенор, запутал меня еще сильнее.

— Нормально, — каркнула я и подтолкнула к ней/нему почти пустую тарелку с хлебцами. — Простите, сыр закончился.

— Спасибо, я всяко не ем животного белка.

Я хотела добавить, что сыр — из последнего молока попавшей под машину коровы, но не стала.

— Аудитория вас устроила?

— Да.

— Вам еще понадобится доступ к базе данных наших ассистентов?

Я вспыхнула. Глаза наши встретились. Возможно, этому персонажу все известно.

— Нет, я закончила, — сказала я.

Смахнула крошки в мусорное ведро и похромала к машине — узкие туфли немилосердно жали.

Села за руль и в очередной раз осознала, что мне не с кем разделить эту жизнь. Вот теперь восемь дней в месяц я буду руководить домом свиданий, и никто не скажет мне вечером: «Ну, дорогая, и как прошел день?»

И как это я — а я никогда не верила, что людям нужно приносить все готовенькое, — ввязалась в торговлю сексом? Я посмотрела на простую, функциональную приборную панель своей машины — у каждого прибора свое назначение, красивый набалдашник на ручке переключения передач — и решила: я вовсе не торгую сексом, я продаю пятидесятиминутный отпуск от обыденной жизни, путешествие в мир, где все вам подконтрольно.