Убийство в Верховном суде - [10]

— Нет.

— А венгерскую?

— Венгерскую люблю до беспамятства — только бы не заставляли воровать для этой цели цыплят. Я — венгр, Сюзанна, по крайней мере наполовину, по отцу. Мать же моя была шведкой, стойкой и безропотной.

— Я спрашиваю, потому что у меня есть любимый венгерский ресторан «У Жико», на Коннектикут-авеню, в комплексе Бродмур, это на Северо-Западе. Предлагаю встретиться там в семь часов, согласны? Я закажу столик.

— Согласен, там и увидимся. Только позвоните мне, если удастся вырваться до субботы, ладно?

— Обязательно. До свидания, в субботу поговорим.

Мартин Теллер отнюдь не соврал, что он наполовину венгр. Неправдой была его якобы неодолимая любовь к венгерской кухне, которую на самом деле он ненавидел всеми фибрами души, особенно гуляш, как, впрочем, и остальные блюда, приправленные жгучим венгерским перцем. По его личному убеждению, именно необходимость готовить отцу наперченные венгерские блюда, а потом вместе с ним поглощать их и свела до времени в могилу его скандинавку мать.

Глава 6

— Но ведь были же у Сазерленда друзья? С ними вы успели связаться? — допытывался у Мартина Дориан Марс.

— Мы этим сейчас занимаемся, — отвечал Теллер.

— Нерасторопно занимаетесь. Вот и начальник управления сегодня звонил. Он рвет и мечет в нас громы и молнии.

Ну Дориан, ну мастак завернуть фразу! Но ничего, нас тоже голыми руками не возьмешь…

— А что он ожидает, что мы будем творить чудеса? — Теллер курил гвоздичную сигару.

— Очень прошу, не кури ты свое отвратительное зелье у меня в кабинете. От этой мерзости нормального человека рвет.

— Меня не рвет.

— Прошу тебя.

— Хорошо, будь по-твоему. — Он бережно загасил сигару, сохраняя недешевый окурок.

— Давай подытожим, что сделано на сегодняшний день, — сказал Марс. — В Верховном суде вы всех опросили?

Теллер отрицательно покачал головой, не отрывая взгляда от потушенной сигары.

— Нет, конечно, на это требуется время. Если человек работает в Верховном суде, то организовать с ним беседу ох как непросто!

— А родных Сазерленда опросили?

— Как раз над этим сейчас работаем. Пока что побеседовали с отцом, с психиатром то есть; мужик он недюжинный, скорее замкнутый, но самоуверенный и заносчивый, как черт знает что. Хорошо одевается. Есть еще сестра, пишет диссертацию в Калифорнии.

— Ты не можешь выражаться яснее? У нее диссертация по калифорнийской тематике? В какой области? Калифорнийское право, политика, география?

— Калифорния, Дориан, это штат, в нем есть университет, где ее взяли в аспирантуру. А диссертация у нее по литературе.

— Классической? Английской?

— Венгерской.

— То есть поехала в Калифорнию защищать диссертацию по венгерской литературе?

— Это ее частное дело. С матерью покойного я пока побеседовать не успел.

— Это еще почему? Нерасторопность, как известно, злейший расхититель времени.

— Потому что ее единственного сына застрелили в Верховном суде. Смерть сына обычно не лучшим образом отражается на здоровье матери.

— Поговори с ней немедленно. Говори с кем угодно о чем угодно, только побыстрей разворачивайся. Чтобы работа кипела. А то на меня сверху давят так, что скоро можно будет просунуть под дверь.

— Это они умеют, — согласился Теллер.

— С Министерством юстиции взаимодействие налажено?

— Само собой. Мы созваниваемся каждый день.

— Прекрасно. А теперь, Марти, скажи мне, что ты нутром чувствуешь по этому делу? Как о нем мыслишь?

Теллер неопределенно пожал плечами.

— Пока не за что зацепиться. Я бы поделился с тобой хоть мало-мальски обоснованной версией, но и ее пока нет. Единственное, что я могу тебе сказать на данном этапе, — что его, мне кажется, убила женщина.

— Почему ты так думаешь?

— Да по образу жизни. Парень он видный, неглупый, любитель пожить красиво, а девок вокруг пруд пруди, он ими вертит как хочет. Могли и затаить злобу, а одна какая-нибудь, может быть, даже решила отомстить. Я, кстати, собирался после нашего разговора съездить в его холостяцкую квартиру в Джорджтауне — осмотреть ее своими глазами. Она ведь так и стоит опечатанная по моему приказу с того момента, как стало известно о его гибели.

— Так ты полагаешь, что женщина?

— Может быть, да, а может быть, и нет. Временами мне такая версия кажется логичной, разве что от нее чересчур отдает дешевым детективом: женщина проникает в полночь в здание Верховного суда и пускает пулю в лоб бывшему любовнику, сидящему в председательском кресле. Стоит взглянуть на дело под таким ракурсом, как склоняешься к мысли, что убийца — кто-то из сослуживцев. Ведь они его тоже сильно недолюбливали.

— За что?

— За карьеризм. Мне рассказали, ему маячил высокий пост. Почему? Может быть, его толкал кто-то из судей, которого — прошу прощения за пошлую догадку — он засек за непристойным для жреца правосудия занятием и с тех пор держал на крючке.

— А если серьезно?

— Я совершенно серьезно. Ведь верховные судьи тоже люди, как ты да я. Они периодически посещают сортир и вот там-то…

— Ну, будет, будет. Вернемся лучше к семье и знакомым. Так отец, говоришь, со странностями? До такой степени, что мог бы убить собственного сына? И если он убийца, то каковы мотивы?