Убийство в музее Колетт - [37]

— Вы сохранили ее? — поинтересовался Фушеру.

— Кухарку?

— Нет, открытку.

— Да, представьте себе, потому что на ней изображен внутренний дворик одного старого жилища и из-за того, что на ней много штемпелей. Хотите взглянуть? Она в моем кабинете, я сейчас схожу за ней.

Ожидая его, Жан-Пьер Фушеру мечтательно облокотился о перила мостика над незабываемой Тру-о-з’Анж, где, как он вспоминал, будучи молодоженом, заставлял хохотать сияющую Клотильду над своими шутовскими прыжками в воду.

К возвращению тестя он очнулся, заставив себя вынырнуть из прошлого. Он рассмотрел картинку на открытке с изображением увитого розами строения, прочного на вид и внушающего доверие. Над каждым из трех барельефов, украшающих фасад, прилепилась скульптурная широкая раковина. Витраж на торце свидетельствовал о существовании часовни в доме. Он автоматически поискал внизу открытки название курортного места. Последнее было тщательно затерто. Заинтригованный, он принялся изучать конверт, но из-за большого количества марок, делавших штемпель нечитабельным, не смог разобрать место отправки.

— Могу я забрать с собой этот документ, отец?

— Почему бы и нет? Только я не понимаю, чем это может помочь расследованию.

— Ничем нельзя пренебрегать, — улыбнулся комиссар.

Оба мужчины на какое-то время замолчали. Казалось, Жан-Пьер Фушеру хотел, но не решался что-то сказать. Наконец, поправив галстук, он произнес:

— Я хотел бы воспользоваться этим визитом, чтобы передать вам предмет, который, как я знаю, дорог для вас и который я хранил как память… Но не долго… Мне хотелось бы увидеть его на пальце одной из ваших внучек.

Он разжал пальцы. На ладони матово поблескивало золотое кольцо. Барон узнал перстень Клотильды с печаткой и с гербом Клермонтейлей. Глаза его покрылись влагой; тем не менее он отказался принять его.

— Сохраните… Оно принадлежит вам.

Но комиссару было известно слабое место барона.

— Нельзя не носить его. Разве не взрастили вы молодое поколение? Прошу вас…

Старик сдался.

— Благодарю вас, — выдохнул комиссар. — Кстати, хочу вам признаться: случайно я узнал, что являюсь отцом девочки… четырех лет… Что вы мне посоветуете? — добавил он.

Старика, похоже, поразило это известие, но колебался он не долго.

— Узаконьте отношения, комиссар, — проговорил он наигранно веселым тоном. — Не следует упускать счастливого случая. Пример бедняжки Жюли должен вас подстегнуть.

Когда они шли к главной ограде, к ним с непритворной радостью бросилась несколько сгорбленная старушка.

— Милый Жан-Пьер, — с истинно южной горячностью воскликнула она, — вы останетесь ужинать?

— Спасибо, матушка, но неотложные дела призывают меня в Сен-Совер. Простите, если можете… Верьте, нигде я не чувствую себя счастливее, чем в этом месте, — с чувством сказал он, обводя глазами владение, неподвластное времени.

Затем, слегка поклонившись, вглядевшись в благожелательные глаза бывшей родственницы, он поспешно удалился.

Глава 22

Понедельник, 16-е

— У меня возникло впечатление, что я очутилась в одной из глав книги «Клуб Пяти», когда попала в эту пещеру! — шутливо заметила Лейла Джемани в заключение отчета, который сделала в кабинете Ласкоме.

Стоя у окна, Фушеру с нетерпением, близким к раздражению, ждал сведений, которые срочно просил раздобыть.

— А я, как говорил Шерлок Холмс, кожей чувствую, что дела Брюссо и Ришело каким-то образом связаны, но пока не знаю как, — вздохнул он. — Нам известно: Амандина Фолле обнаружила Ришело в библиотеке замка во вторник утром. Он был отравлен тетродоксином, несколько капель которого осталось в медальоне, числившемся в коллекции Колетт и опознанном мадам Дюжарден. Смерть наступила через четыре дня после того, как утонула Жюли Брюссо; ее труп был найден в пруду Безумия Антуаном Деврилем. — Он взглянул в свои записи. — Лаборатория подтвердила, что она умерла в ночь с пятницы на субботу позапрошлой недели. Утонула, проглотив чрезмерную дозу барбитала. Машина оставлена ею на обочине дороги. Последней, видевшей ее живой, когда та ехала в сторону Салодри, была Амандина Фолле, возвращавшаяся из Сен-Фарго. Можно предположить, что Ришело беседовал с ней сразу после…

— Но он нам этого уже не расскажет, — с сожалением заметила Лейла.

— Мертвые говорят по-другому, и вам это хорошо известно, инспектор, — пожурил он ее. — Только следует все пересмотреть, копать глубже, шарить, сопоставлять до тех пор, пока не найдем истинную природу отношений между обеими жертвами. Хотя Ришело, если верить всем свидетельствам, кажется, больше подходит к категории палачей.

— Иногда это трудно определить, — одернула его Лейла.

— Но все же есть ситуации, где все более или менее ясно. — Он слегка повысил тон. — Ришело был тираном провинции, по словам книготорговца. Как бишь его зовут? Всегда забываю его фамилию.

— Поль. — Имя непроизвольно сорвалось с губ Лейлы. — Поль Эрвуэ, — тотчас поправилась она.

Фушеру подозрительно посмотрел на нее. Но она сидела за столом, уткнувшись в свой блокнот. Видна была только густая непокорная шевелюра черных волос на затылке. Все же ему показалось, что мимолетная краска выступила на круглых щеках Лейлы. Тайные пристрастия его помощницы его не касались, если только не мешали их плодотворному сотрудничеству. «Смотри на того, кто говорит», — сказал он себе, воспользовавшись одним из англицизмов, которые все больше начинал осуждать. Он не мог отрицать, что его глубоко потряс шок от того, что он стал отцом, чувствовал, что эмоции возобладали над ним, лишив способности вывести логический вывод. Его разум раздваивался из-за малейшего пустяка — вот как сейчас.