Убийство в кибуце - [31]

— Садитесь, — произнес он безжизненным голосом. — И что это за подразделение, которое занимается особо опасными преступлениями?

— Оно расположено в Петах-Тикве, — без особого желания процедил Леви.

— УРООП расследует преступления, имеющие общественное звучание, — заговорил Михаэль, поймав себя на том, что копирует Нахари.

— Да? — переспросил Моше. — Какое общественное звучание? И почему вы говорите о расследовании? — В последнем вопросе послышалась неподдельная тревога.

— Общественное звучание появилось в связи с тем, что в этом деле фигурирует депутат кнессета Аарон Мероз, — отвечал Михаэль. — О расследовании мы говорим потому, что оно всегда проводится, если есть вероятность насильственной смерти. А результаты вскрытия дают нам много поводов думать так.

— Вы об этом не говорили, — Моше с тревогой повернулся в Махлуфу Леви.

Леви, извиняясь, ответил:

— Я ничего не знал до проведения вскрытия. Окончательные результаты нам передали только сегодня утром.

— Мы стали думать, — продолжил Михаэль, — что смерть Оснат Харель можно объяснить по-разному. Это могло быть просто несчастным случаем. Но, как вы сами увидите, вероятность несчастного случая очень мала. Можно предполагать самоубийство. Но и убийство исключить нельзя.

— Убийство? Какое убийство? — прошептал Моше. — Где? Убийство здесь? — Теперь в его голосе звучал гнев. — Вы хоть имеете представление о том, что такое кибуц? — Не дожидаясь ответа, он заявил: — Вы не знаете, о чем говорите. Убийство вы должны исключить раз и навсегда. У нас никого не убивали и никогда убивать не будут! — Дрожащей рукой он передвинул лист бумаги, лежавший на углу стола. — Это просто невозможно. Что они обнаружили при вскрытии? — Он перешел почти на крик.

Михаэль ответил как можно спокойнее:

— Она отравилась паратионом.

Махлуф Леви вытаращил глаза и прошептал Михаэлю:

— Это же секретно. Как ты можешь разглашать? — Голос его звучал тревожно, и он постоянно вытирал лоб.

Моше закрыл лицо ладонями. Когда он вновь поднял голову, лицо его было белым, как простыня. Он показал на свой живот, сказал: «Минуточку!» — достал из портфеля бутылочку с белой жидкостью и сделал из нее глоток. Потом еще несколько раз повторил: «Минуточку! Минуточку!» — и вышел из комнаты.

— Зачем ты сказал ему про паратион? Как они завтра будут его допрашивать на детекторе лжи? — с сожалением произнес Махлуф Леви.

— Потом объясню, — ответил Михаэль — Не забывай, что мы в кибуце. До них иначе не достучишься.

Из соседней комнаты донеслись звуки полоскания горла и кашель.

— Его вырвало, — произнес Махлуф Леви. Михаэль молчал. — Ты собираешься ему рассказать абсолютно все? — В голосе Леви звучал панический испуг. — Он же может оказаться подозреваемым. Ты не хочешь дождаться решения судебных медиков? А что Нахари скажет? Да что на тебя нашло? Ничего не понимаю!

— Пробы полностью исключили возможность аллергической реакции на пенициллин. В крови и содержимом желудка патологоанатом обнаружил смертельное количество паратиона. Поскольку покойная не имела дела с сельскохозяйственными культурами или сельхозхимией, то несчастный случай отпадает, и остается только убийство или самоубийство. Именно это нам и предстоит выяснить, — пояснил Михаэль.

— Вы с ума сошли! — прошептал Моше. — Оснат не совершала самоубийства. Зачем ей было умирать? Да и как она могла раздобыть паратион? Хотел бы я знать, откуда она могла узнать про паратион? Прости, но ты не в своем уме!

Махлуф Леви потупил глаза и стал вращать свой перстень. Михаэль знал, что это движение призвано скрыть неловкость положения. Моше вопросительно смотрел на Михаэля, его глаза слезились, пальцы стали бесконтрольно сжиматься.

Михаэль долго хранил молчание. Его нарушил Леви.

— Институт судебной медицины не придумал паратион. Если его нашли, значит, он был в теле.

Моше продолжал просительно смотреть на Михаэля:

— Вы хоть понимаете, что говорите?

Михаэль кивнул.

— Конечно, я отдаю себе отчет, — наконец произнес он, — но изменить факты не в моих силах. Пусть вам больно и страшно, но вы тоже хотите знать правду.

— Я все еще не могу привыкнуть к мысли, что ее больше нет, а всего лишь месяц назад умер мой отец. Вы думаете, я железный?

Михаэль молчал. Вряд ли что изменилось бы, расскажи он ему обо всем другими словами.

— Давайте сначала порассуждаем о менее страшной возможности, то есть о самоубийстве.

— Кто сказал, что это менее страшно? — с горечью сказал Моше. — Может, вам это и не страшно, а мне страшно. Я вырос с ней, она мне как сестра, — и после паузы добавил: — Была…

— Я понимаю, что она выросла в вашей семье, — сказал Михаэль.

— Да, мои родители стали ее приемными родителями. Она появилась здесь, когда ей было семь лет.

— Она жила с вами? — спросил Леви.

— Нет. Мы жили в доме для детей, а в четыре часа ежедневно шли в дом моих родителей. Аарон Мероз, депутат, тоже жил с нами. Мы росли вместе, и они были мне как брат и сестра.

— Кто были ее родители? — спросил Михаэль. Леви делал записи в оранжевом блокноте.

— Ее родители, — повторил Моше, потом встал и достал из холодильника пластиковую бутыль с водой. — Дерьмо ее родители, — наконец выдавил он из себя со злостью. Махлуф Леви поднял глаза от блокнота. — Она приехала в страну трехлетним ребенком. Ее мать была, кажется, из Венгрии, отец вроде умер. Не удивлюсь, если отца у нее вовсе не было. Звали ее Анна, но мы поменял имя на Оснат. Конечно, у нее не было отца, а если бы вы видели ее мать, то поняли бы, что я имею в виду.