Убийство в доме тетушки Леонии - [34]

Впрочем, когда автобус остановился перед входом в «Сад Марселя Пруста, по распоряжению министерства от 12 декабря…», несмотря на все призывы Андре Ларивьера, указывающего на голые, дрожащие на ветру кусты, «вообразить этот боярышник в цвету», никто не рискнул прогуляться по заиндевевшим аллеям и запечатлеть себя на фоне развалившейся голубятни, ветхой беседки и иссякшего фонтана. Покинув фиктивное «направление к Свану», по скверным местным дорогам паломники повернули к не менее фиктивным Германтам.

За время поездки Патрик Рейнсфорд разработал план кампании, которая позволит ему выйти сухим из воды. Достаточно было найти телефон и позвонить жене, чтобы она немедленно отправила ему телеграмму, требующую его присутствия в Соединенных Штатах. На восточном побережье было всего четыре часа утра, но он не испытывал ни малейших угрызений совести оттого, что придется вырвать Дженнифер из объятий Морфея. Она и так спала как сурок. А для него этот поспешный отъезд был единственным выходом. Один Бог знает, что этот далеко не глупый комиссар раскопает в процессе расследования. Кончится тем, что он поговорит с секретаршей, а она наверняка слышала обрывки того несчастного разговора с Аделиной Бертран-Вердон.

Лучше было принять меры заранее. Он со вздохом отказался от надежды присоединить Макса Браше-Леже к своим трофеям и от многочисленных маневров, которые собирался осуществить в посольстве на улице Сен-Флорантен. Тряский автобус пересекал унылый плоский ландшафт с ручьями, скованными льдом, который не растопило даже вчерашнее солнце. Но Патрик Рейнсфорд предпочел сосредоточиться на угрюмых зимних картинах, проплывавших за запотевшим окном, лишь бы не смотреть на окружавших его пилигримов. Он ненавидел организованные поездки и слишком хорошо помнил обязательные экскурсии к лидийским могилам в Турции тем летом, когда ему пришлось ухаживать за Дженнифер. Воспоминание о могилах в горах Анатолии по вполне естественной ассоциации привело его к мыслям о смерти Аделины Бертран-Вердон…

Он так и не понял, почему, незаметно договорившись с ним о встрече в гостинице после ужина, чтобы согласовать текст о ее назначении сопрезидентом Центра постмодернистских рукописей, она в последнюю минуту все отменила, коротко бросив:

— У меня неотложные дела в доме тетушки Леонии. Подождите меня здесь. Увидимся позже.

Позже, через два часа, тщетно попытавшись связаться с ней по телефону и покружив по своей комнате, он тайком спустился к взятой напрокат машине и поехал в город, зная, что в крайнем случае встретит «альфа-ромео» председательницы, когда та будет возвращаться в гостиницу… Но от гостиницы до дома ему не попалось ни одной живой души. Он припарковался у церкви и вдоль стены прокрался к дому тетушки Леонии. Вокруг, как и во всем городке, царили тьма и тишина, но входная дверь не была заперта на ключ. Он, крадучись, вошел в исторический дом и позвал деланно-уверенным голосом:

— Мадам Бертран-Вердон?

Ответом ему было молчание. Через окно, выходившее во внутренний сад, пробивался тонкий лунный лучик, придававший плиточному полу в коридоре странный розово-сиреневый оттенок. Остальные двери были закрыты. Внезапно ему показалось, что он услышал скрип где-то на втором этаже.

— Аделина? — позвал он, поднимаясь по лестнице, даже не подозревая, каким мучением это было для героя-рассказчика и для искушенного читателя Пруста, так как в свое время пропустил то место в начале «Комбре», где повествуется об отходе Марселя ко сну.

Наверху он заметил более светлый прямоугольник — приоткрытую дверь.

— Аделина? — повторил он.

В этот самый миг, миновав довольно уродливое скопление новых домов, автобус остановился в чистом поле перед церковью Святого Эмана, прервав страшные воспоминания Патрика Рейнсфорда о том, как его собственная рука вцепилась в гипсовую статую, послужившую орудием убийства председательницы Прустовской ассоциации.

В церкви Святого Эмана, одиноко высившейся посреди деревенского кладбища, находились мощи святого, который, если ему хорошенько помолиться, ниспосылал благословенный дождь на пересохшие от летнего зноя поля. Но в этом и так слишком дождливом ноябре никто не нуждался в его услугах. Небольшая группа бродила перед мостками для стирки, молча созерцая пузырьки, лопавшиеся на поверхности воды, в то время как барышня зачитывала прустовское описание места, «такого же неземного, как Врата Ада».

— В аду по крайней мере жарко… — вполголоса рискнул заметить муж одной из впавших в экстаз любительниц Пруста.

Так что Андре Ларивьер предложил вернуться, — сделав последнюю остановку на ферме, упомянутой Прустом в одном из его первых набросков к шедевру, — чтобы набраться сил перед обедом и осмотром дома тетушки Леонии, назначенным на четырнадцать тридцать.

Патрик Рейнсфорд спросил, нельзя ли сделать остановку в центре деревни, чтобы купить открытки. Несколько голосов поддержали его, и когда автобус замер на самой обыкновенной площади перед кафе, американский профессор, к своему огромному облегчению, заметил на углу характерную стеклянную будку французского телефонного автомата. Он поспешил туда. К сожалению, этот суперсовременный автомат признавал только карточки. Патрик Рейнсфорд в ярости сунул в карман ненужную мелочь и занял свое место в автобусе, торопясь теперь добраться до фермы, ставшей его последней надеждой. Про себя он на чем свет стоит поносил «туристов», из-за которых откладывался его срочнейший разговор с Дженнифер.