Убийство в частной лечебнице - [37]

Глава 11 Анестезиолог

Вторник, шестнадцатое. Вечер

У доктора Робертса был миленький маленький домик на Вигмор-стрит с двумя окнами на первом этаже и большой красной дверью, которая занимала чуть ли не всю стену.

Лакей, маленький и веселый под стать дому, провел Аллейна в приятную комнату — помесь кабинета с гостиной, где стены и книжные полки были яблочно-зеленого цвета. Там висели переливчатые занавески и стояли удобные кресла. Над камином располагалась великолепная картина, на которой множество маленьких человечков каталось на коньках по озеру, обсаженному рождественскими елками. В камине потрескивали дрова. На столе возле книжных полок лежала рукопись, прижатая старым деревянным стетоскопом, тем самым, который показался мистеру Томсу таким нелепым.

Одобрительно взглянув на картину, Аллейн подошел к книжным полкам, где обнаружил соблазнительную коллекцию современных романов, Шекспира издания «Вариорума», который вызвал у него искреннюю зависть, и несколько работ по евгенике и психоанализу. Среди этих трудов был том почтенного вида, озаглавленный «Обесцененная валюта», автор Теодор Робертс. Аллейн вытащил книгу и просмотрел оглавление. Это оказалась серия статей о наследственных заболеваниях. Робертс, очевидно, делал по ним доклады на заседаниях международного конгресса по евгенике и сексуальным реформам.

Аллейн все еще вчитывался в научные труды Робертса, когда вошел сам автор.

— Полагаю, инспектор Аллейн? — произнес он.

Аллейн с большим трудом удержался от ответа: «Полагаю, доктор Робертс?»[6]

Заложив книгу большим пальцем, он пошел навстречу анестезиологу. Робертс тревожно заморгал и бросил взгляд на книгу в руках инспектора.

— Да, доктор Робертс, — улыбнулся Аллейн, — вы застали меня на месте преступления. Никогда не могу устоять перед тем, чтобы порыскать по книжным полкам, и мне было так интересно посмотреть, что пишете вы сами.

— О, — рассеянно ответил Робертс, — я этим интересуюсь. Присядьте, инспектор.

— Спасибо. Да, проблемы наследственности поразительно притягательны даже для дилетанта вроде меня. Однако я пришел сюда не затем, чтобы исповедаться в полном незнании вашей области, а затем, чтобы восполнить пробелы в моем расследовании. Насчет этого дела О'Каллагана…

— Я с большим огорчением узнал о результатах вскрытия, — официальным тоном сказал Робертс. — Это ужасно, такое потрясение, невозместимая потеря… — Он нервно пошевелил пальцами, сглотнул и поспешно добавил: — Мне крайне неприятно и в силу чисто личных мотивов. Поскольку я был анестезиологом на операции, я чувствую, что несу возможную ответственность за случившееся. Может быть, я с самого начала должен был заметить, что не все в порядке. Я и беспокоился, почти с самого начала, по поводу его состояния. Я так и сказал сэру Джону и Томсу.

— И что они вам ответили?

— Сэр Джон, как и полагается, был занят своим собственным делом. Он просто предоставил мне самому справляться с проблемами. По-моему, он что-то сказал в ответ на мои слова о том, что пациенту стало плохо. Что ответил Томс, я вообще не помню. Инспектор Аллейн, я искренне надеюсь, что вы сможете снять с сэра Джона малейшую тень подозрения. Никакое сомнение на его счет недопустимо.

— Надеюсь, что смогу выяснить его участие в этом неприятном деле, как только будет проведено обычное расследование. Быть может, вы мне в этом посодействуете, доктор Робертс?

— С радостью. Но не стану пытаться отрицать, что я весьма эгоистично беспокоюсь на собственный счет.

— Но ведь вы же не делали уколов?

— Нет, слава богу, нет.

— Как это получилось? По моим представлениям, анестезиолог должен был бы сам сделать укол камфары и гиосцина.

Робертс сперва ничего не ответил, просто сидел, глядя на Аллейна со странно беспомощным выражением нервного лица. Аллейн заметил, что, стоило ему заговорить с Робертсом, доктор словно морщился. Так случилось и на этот раз. Доктор поджал губы и резко выпрямился в кресле.

— Я… я никогда не делаю уколов, — сказал он. — У меня личная и очень мучительная причина так поступать.

— Вы не могли бы мне сказать, в чем она заключается? Видите ли, то, что вы не делали уколов, очень важно для вашего алиби. Вы не видели пациента, когда он был в сознании, поэтому, честно говоря, вряд ли могли влить гиосцин ему в глотку так, чтобы никто не заметил, что вы вытворяете.

— Да-да. Понимаю. Я расскажу вам. Много лет назад я вколол большую дозу морфия, и пациент умер по моей халатности. Я… я так и не смог с тех пор заставить себя делать уколы. С психологической точки зрения такое поведение является болезненным и слабохарактерным. Мне следовало преодолеть этот комплекс, но я, к сожалению, не смог. На некоторое время я даже потерял присущее анестезиологам хладнокровие. Потом меня срочно вызвали на неотложную операцию у пациента с тяжелым сердечным заболеванием, и операция эта прошла успешно. — Робертс показал Аллейну стетоскоп и рассказал его историю. — Этот инструмент представляет собой интересный психологический эксперимент. Я начал отмечать на нем все успешные операции на больных с сердечными расстройствами. Это мне необыкновенно помогло, но сделать укол я до сих пор не в состоянии. Возможно, в один прекрасный день я смогу и это. Сэр Джон знает про эту мою… особенность. Я рассказал ему эту историю в первый раз, когда был у него анестезиологом. Это было уже давно, в одной частной лечебнице. Он был настолько внимателен, что запомнил это. Кроме того, по-моему, он предпочитает делать укол гиосцина сам.