Убийство в Амстердаме - [66]

Даже считая религию личным делом, Абуталеб не видит причины, по которой он не может открыто критиковать ее. Особое возмущение учителя истории Абдельхакима вызвал известный эпизод, связанный с Абуталебом и книгой, написанной в тринадцатом веке. Однажды в радикальной мечети Таухид, куда Мохаммед Буйери ходил молиться, была замечена книга суннитского ученого Ибн Таймии (1263–1328) под названием «Фетвы о женщинах». Книга, которую продавали в мечети, включала предписание бить прутьями женщин, уличенных во лжи. Но это не самое худшее. В книге содержится абзац о гомосексуалистах, которых следует убивать, сбрасывая вниз с пятиэтажных башен. Абуталеб послал письмо в мечеть с предупреждением о том, что подобный подстрекательский материал «противоречит букве и духу закона». Мечеть возразила, что в книге нет ничего плохого, но тем не менее она была изъята из подажи.

Ахмед Абуталеб устал от мечети Таухид и ее фанатиков. Он сердит на невежественную и вспыльчивую молодежь, которая от имени Аллаха и его пророка очень усложняет мирным мусульманам процесс вступления в ряды признанных граждан европейского демократического государства, где они смогут чувствовать себя дома, не привлекая чрезмерного внимания, как и евреи, приехавшие до них.

Итак, Ахмеда Абугалеба, члена городского совета, строителя мостов, благочестивого мусульманина называют «Баунти», зиндиком и предателем, не заслуживающим ничего, кроме смерти.

5

Их зовут Район Бабел, Урби Эмануэлсон, Принс Райкомар, Дуайт Тиендалли, Кеннет Вермеер и Гианни Зуиверлоон, по происхождению они суринамцы. Или в их жилах течет антильская кровь, и зовут их Кеми Агустьен и Хедвигес Мадуро.

Родители Квинси Овусу Обейе приехали из Ганы, а Ибрагим Афеллей мог бы играть и за Марокко и за Голландию. Есть и беженцы, Коллинз Джон (Либерия) и Харис Медуньянин (Босния).

Когда тренер национальной сборной Фоппе де Хаан смотрит на игроков молодежной сборной Голландии, он видит «срез голландского населения».

«Волкскрант», 10 июня 2005 года

В тот день, когда я отправился на встречу с учителем истории Абдельхакимом Шуаати, в Роттердаме имелся повод для важного послевоенного национального ритуала: сборная Голландии играла в футбол со сборной Германии. Эти матчи – часто больше чем игра, особенно на чемпионате мира или Европы. Это своего рода реконструкция Второй мировой войны. Германия должна быть побеждена. Несомненно, поляки чувствуют то же самое, и даже англичане, хотя они не знали немецкой оккупации. Отчасти это результат изменения политических традиций. Открытые проявления патриотизма стали табу в послевоенной Европе везде, кроме футбольного поля. Как будто там, и только там, позволено выражать запретные племенные чувства, размахивая флагами, исполняя гимны и поклоняясь героям. Когда Голландия играет с Германией, тысячи мужчин, женщин и детей надевают роялистскую оранжевую форму и идут на сражение с традиционным противником, врагом, само существование которого позволяет голландцам осознавать свои национальные особенности: либеральные, открытые, толерантные, свободные духом голландцы против хорошо организованных, дисциплинированных тевтонцев. Когда Голландия победила Германию в финале Кубка Европы в 1988 году, на улицы Амстердама, чтобы отпраздновать это событие, вышло больше людей, чем в день освобождения в 1945 году.

Абдельхаким, сидевший в кафе возле Центрального вокзала, смотрел на болельщиков в оранжевой форме, оранжевых шарфах и оранжевых головных уборах, иногда украшенных пластмассовыми копиями деревянных башмаков, ветряных мельниц или больших желтых кругов сыра, с выражением полнейшего безразличия, как скучающий западный турист смотрит на бесконечные народные танцы в какой-нибудь стране третьего мира. Мужчины в оранжевом, почти все белые, многие старше тридцати, танцевали джигу на вокзальной площади, пели кто государственный гимн, кто старинные детские песни, прославляющие голландскую доблесть, проявленную в годы испанского господства в семнадцатом веке.

Поскольку в Голландии национальная история практически вычеркнута из школьных учебников, многие дети почти ничего не знают о войне за независимость против испанской короны. Песни, сочиненные в ее честь, теперь кажутся такими же странными, как деревянные башмаки и ветряные мельницы, прикрепленные к головным уборам в качестве национальных символов, символов легендарного прошлого, тиражируемых для футбольных болельщиков и туристов. Абдельхаким, конечно, не видит в них ничего привлекательного.

Но мне было интересно знать, что он, как учитель, думает о голландской истории. Поэтому я спросил о его учебе в маленьком кальвинистском городке под Роттердамом, где его отец работал на сталелитейном заводе. Абдельхаким, худощавый молодой мужчина с орлиным носом, недоверчиво посмотрел на меня, и его взгляд напомнил мне о радикальных маоистах или троцкистах моих студенческих лет, одновременно высокомерных и настороженных. Этот взгляд как будто говорил: «Все люди, не познавшие истины, – идиоты, с которыми и разговаривать не стоит, но идиоты опасны, поэтому надо быть бдительным и постоянно готовым сражаться с идиотизмом».