Убийство под аккомпанемент - [76]

Она подняла голову. Ее локоть все так же опирался на каминную полку, но руку она теперь протянула к фотографии Фелиситэ в бальном платье. Чуть сместившись, он увидел, что ее взгляд и впрямь прикован к фотографии. Глаза Фелиситэ под украшением из перьев в прическе смотрели с остекленелым отвращением (что многое говорит о непреднамеренном влиянии мистера Джона Гилгуда[47]), характерным для гламурных фотоснимков. Мисс Хендерсон заговорила снова и теперь обращалась словно бы к фотографии:

— Разумеется, Фелиситэ решительно не было до этого дела. Для нее это ничего не значило. Разве что, несомненно, облегчение. Что угодно, лишь бы не выносить его гнусные ухаживания. Но мне было очевидно, что он и другой тип поссорились. Это было совершенно ясно.

— Но если они едва разговаривали, то…

— Я же вам сказала. Все дело в том, как другой, Морено, на него смотрел. Он неотрывно за ним наблюдал.

Аллейн теперь встал прямо перед ней. Они напоминали двух персонажей с гравюры в жанре «разговор у каминной полки».

— Кто были ваши соседи за столом, мисс Хендерсон?

— Я сидела рядом с лордом Пастерном. Слева от него.

— А слева от вас?

— Мистер Морено.

— О чем он с вами разговаривал?

Ее губы дернулись, искривились.

— Не помню, чтобы он вообще ко мне обращался, — сказала она. — Очевидно, он догадался, что я лицо незначительное. Он посвятил себя Фелиситэ, которая сидела по другую сторону от него. Мной он пренебрег.

Ее голос стих практически еще до того, как она произнесла последнее слово, словно бы слишком поздно она решила осечься.

— Если он сидел рядом с вами и вами пренебрег, — поинтересовался Аллейн, — как вышло, что вы смогли заметить его неприязненный взгляд?

Фотография Фелиситэ с грохотом упала в камин. Вскрикнув, мисс Хендерсон опустилась на колени.

— Какая я неловкая, — прошептала она.

— Позвольте я. Вы можете порезать пальцы.

— Нет, — резко ответила она. — Не прикасайтесь.

Она начала вынимать осколки стекла из рамки и бросать их в камин.

— На стене столовой висит зеркало, — объяснила она. — Я в нем его видела. — И тем же пустым голосом, утратившим всяческую настоятельность, повторила: — Я неотрывно за ним следила.

— Да, — подтвердил Аллейн, — я помню зеркало. Ваше объяснение принято.

— Вот как? Благодарю, — отозвалась она иронично.

— Один, последний вопрос. Вы в какое-либо время после обеда заходили в бальный зал?

Настороженно глядя на него, она, помолчав, сказала:

— Думаю, да. Да. Я заходила.

— Когда?

— Фелиситэ потеряла портсигар. Это было, когда леди переодевались, и она крикнула из своей комнаты. После полудня она была в бальном зале и теперь решила, что, наверное, оставила его там.

— Это действительно было так?

— Да. Портсигар лежал на рояле. Под нотными листами.

— Что еще было на рояле?

— Несколько зонтов от солнца.

— Еще что-нибудь?

— Нет. Ничего.

— А на стульях или на полу?

— Ничего.

— Вы уверены?

— Совершенно уверена, — сказала она и со звоном уронила осколок стекла в камин.

— Хорошо, если я не могу вам помочь, мне, вероятно, следует откланяться.

Мисс Хендерсон поглощенно изучала фотографию. Она всматривалась в нее, точно удостоверяясь, что на изображении Фелиситэ не осталось ни изъянов, ни царапин.

— Прекрасно, — сказала она и встала, прижимая фотографию лицом к плоской груди. — Прошу прощения, что не сказала вам ничего, что вам хотелось бы услышать. Правда редко бывает тем, что на самом деле хочешь услышать, верно? Но возможно, вы считаете, что я не сказала вам правды.

— Я считаю, что я ближе к ней, чем был до того, как навестил вас.

Он оставил ее прижимать к груди разбитую фотографию в рамке. На площадке он встретил Гортанз. Ее светлость, по словам Гортанз, наградившей его заговорщицкой улыбкой, желала бы, чтобы он заглянул к ней перед уходом. Она в своем будуаре.

III

Будуар оказался небольшой, изящно обставленной комнатой на том же этаже. Когда он вошел, леди Пастерн поднялась от письменного стола, очаровательной ампирной вещицы. Она была туго затянута в утреннее платье. Волосы лежали в прическе прямо-таки несгибаемо, руки украшали кольца. Тонкий слой макияжа незаметно сглаживал складки и тени лица. Выглядела она жутковато, но в полной боевой готовности.

— Как мило с вашей стороны уделить мне минутку, — сказала она, протягивая ему руку.

Это было неожиданно. Очевидно, она полагала, что перемена в ее манере нуждается в объяснении, и без околичностей его предоставила:

— Вчера вечером я не осознала, — сказала она лаконично, — что вы, верно, младший сын старого друга моего отца. Вы ведь сын сэра Джорджа Аллейна, так?

Аллейн поклонился. Беседа, подумал он, ожидается утомительная.

— Ваш отец, — продолжила она, — был частым гостем в доме моих родителей на Фобур-Сен-Жермен. — Ее голос стих, а налицо нашло чрезвычайно престранное выражение. Аллейн не сумел его интерпретировать.

— В чем дело, леди Пастерн? — спросил он.

— Пустяки. На мгновение мне вспомнился один прошлый разговор. Итак, речь была о вашем отце. Помню, он и ваша матушка привезли с собой на один прием двух мальчиков. Вероятно, вы забыли этот визит.

— Вы очень добры, что запомнили.

— Если память мне не изменяет, вам прочили дипломатическую карьеру.