Убийство под аккомпанемент. Маэстро, вы – убийца! - [8]

Дамы сели у большого окна. Карлайл, пунктуально подавая ответы на вопросы и замечания в затеянном леди Пастерн разговоре, с удовольствием скользила глазами по неброской лепнине и филенкам красивых пропорций, по стульям, столам и шкафчикам, которые, хотя и соответствовали в точности той или иной эпохе, благодаря долгому соседству складывались в приятную гармонию.

– Мне всегда нравилась эта комната, – сказала она теперь. – Приятно, что вы ее не изменили.

– Я ее защищала, – сказала леди Пастерн, – от самых яростных атак твоего дяди.

«Ага, – подумала Карлайл, – со вступлением покончено. Сейчас начнется».

– Твой дядя, – продолжала леди Пастерн, – за последние шестнадцать лет периодически пытался поместить сюда молитвенные колеса, латунных будд, тотемный столб и худшие эксцессы сюрреализма. Я выстояла и одержала верх. Однажды я велела расплавить серебряное изображение какого-то ацтекского божества. Твой дядя приобрел его в Мехико. Помимо его отвратительного вида, у меня были все причины полагать, что оно подделка.

– Дядя Джордж не меняется, – пробормотала Карлайл.

– Правильнее было бы сказать, дорогое дитя, что он постоянен в своем непостоянстве. – Леди Пастерн сделала внезапный и неопределенный жест. – Нелепо даже пытаться его понять, – добавила она твердо, – а жить с ним решительно невозможно. Если отвлечься от нескольких незначительных формальностей – чистой воды помешанный. Увы, медицинскому освидетельствованию он не подлежит. Будь он болен и имей я на руках диагноз, уж я бы знала, что делать.

– Ах тетушка!

– Повторяю, Карлайл, я бы знала, что делать. Не пойми меня неправильно. Сама я смирилась. Я оделась броней. Я способна терпеть вечные унижения. Я умею пожимать плечами при виде его возмутительного фиглярства. Но когда затронута моя дочь, – сказала, выпячивая бюст, леди Пастерн, – об уступчивости не может быть и речи. Я ставлю на своем. Я иду в бой.

– А что именно затеял дядя Джордж?

– В том, что касается Фелиситэ, он замышляет катастрофу. Не смею надеяться, что тебе неизвестно о ее романе.

– Но…

– По всей очевидности, известно. Профессиональный джазмен, который, как ты, без сомнения, услышала, войдя в дом, сейчас находится по приглашению твоего дяди в бальном зале. Почти наверное Фелиситэ слушает, как он играет. Крайне неподходящий молодой человек, чья вульгарность… – Леди Пастерн осеклась, губы у нее дрожали. – Я видела их вместе в театре, – сказала она. – Это выходит за рамки всего мыслимого… Невозможно даже пытаться описать. Я в отчаянии.

– Мне так жаль, тетя Силь, – смущенно шепнула Карлайл.

– Я знала, что могу рассчитывать на твое сочувствие, милая девочка. Надеюсь, что могу заручиться и твоей помощью. Фелиситэ тебя любит и тобой восхищается. Разумеется, она тебе доверится.

– Но, тетя Силь…

Где-то в недрах дома загомонили голоса.

– Музыканты уходят, – поспешно сказала леди Пастерн. – Так называемая репетиция окончена. Еще минута, и появятся твой дядя и Фелиситэ. Карлайл, могу я заклинать тебя…

– По-моему… – с сомнением начала Карлайл и, услышав на площадке голос дяди, нервно встала.

Леди Пастерн с гримасой глубочайшей многозначительности положила руку на локоть племянницы. Карлайл почувствовала, как к горлу у нее подкатывает истерический смешок. Дверь открылась, и в комнату бойко вошел лорд Пастерн-и-Бэготт.

Глава 3 Предобеденное

I

Он был низеньким, не большое пяти футов семи дюймов, но такого компактного сложения, что не создавалось впечатления малорослости. Все в нем было щеголеватым, хотя и неброским: одежда, бутоньерка в петлице, тщательно зачесанные на уши волосы. Светло-серые с розоватым белком глаза смотрели проницательно и остро. Нижняя губа чуть выпирала вперед, а на скулах играли два четко очерченных пятна старческого румянца. Он живо вошел в комнату, наградил тремя быстрыми поцелуями племянницу и обратился к жене:

– Кто обедает?

– Мы с тобой, Фелиситэ, Карлайл, разумеется, и Эдвард Мэнкс. И я пригласила присоединиться к нам сегодня мисс Хендерсон.

– Плюс еще двое. Я пригласил Морено и Риверу.

– Это совершенно невозможно, Джордж, – спокойно ответила леди Пастерн.

– Почему?

– Помимо прочих соображений, которые я не удостою даже перечислением, для двух дополнительных гостей не хватит еды.

– Скажи, пусть откроют консервы.

– Я не могу принять этих лиц за обедом.

Лорд Пастерн свирепо ухмыльнулся.

– Прекрасно, Ривера поведет Фелиситэ в ресторан, а Морено останется с нами. Получится то же число обедающих, что и раньше. Как поживаешь, Лайл?

– Прекрасно, дядя Джордж.

– Фелиситэ не будет обедать вне дома с этой личностью, Джордж. Я этого не допущу.

– Ты не можешь им помешать.

– Фелиситэ учтет мои пожелания.

– Не будь идиоткой, – отрезал лорд Пастерн. – Ты на тридцать лет отстала от времени, моя дорогая. Дай девчонке волю, а на ноги она сама встанет. – Он помолчал, явно упиваясь придуманным афоризмом. – А ты ведешь себя так, что они рано или поздно от тебя сбегут. Кстати, лично я против такого не возражаю.

– Ты впал в маразм, Джордж?

– Половина женщин Лондона душу бы продали, лишь бы очутиться на месте Фелиситэ.

– Мексиканский оркестрант.

– Отлично устроившийся молодчик. Разбавит твою старую кровь. Это ведь Шекспир, так, Лайл? Насколько я понимаю, он из прекрасной испанской семьи. Идальго или что-то в таком роде, – добавил он неопределенно. – Малый из приличной семьи случайно оказался музыкантом, а ты его за это осуждаешь. Просто тошнит от такого снобизма. – Он повернулся к племяннице: – Я всерьез подумываю отказаться от титула, Лайл.