Убийство на улице Чехова - [20]

Вдоль стен рядами стояли полки, забитые книгами. Я раздвинул шторы — окно смотрело на побелевший от снега, ровный открытый двор.

Обстановка интеллигентного человека была близка моей душе; если бы я не спешил надеть кому-нибудь поскорее наручники, я хотел бы порыться в этих книгах, хотя я и знал, что все они по специальности профессора — биологическо-химические выжимки. Я специалист по литературе, касающейся вопросов права, потому что она отражает отношения между людьми; но я очень люблю листать разные энциклопедии из-за иллюстраций — смотришь иллюстрации и получаешь самое точное представление о происходящих в мире делах, в самых различных областях знания…

Мой взгляд привлекла бумажка на письменном столе. Телеграмма! (Обычный человек не сможет распознать телеграмму в куче других бумаг, не то что специалист.)

«Прибываю десятого этого месяца Радой» — гласила телеграмма.

«Через день после погребения отца! — подумалось мне. — Теперь твоя голова не будет болеть от пренеприятных похоронных формальностей. Счастливый человек!..»

Потом я задумался. Подошел к окну и засмотрелся на снег, застилавший, улицу. На фоне движущихся белых нитей появилось будто лицо Нади Кодовой-Астарджиевой. Ее лицо. А в ушах у меня словно опять зазвучали ее слова: «Он ждал моего брата, и если бы он его дождался — не могу представить себе, что бы я унаследовала, виллу в Бояне или имущество в селе!» Она как-то особенно раздраженно произносила слово «вилла», и я сразу догадался почему. Очень просто! Ее муж, Красимир Кодов, любой ценой мечтал захватить виллу в Бояне, а о доме в деревне не хотел и слышать…

В моей душе торжественно звонили колокола. Нет, не просто колокола, а самый большой колокол храма-памятника Александру Невскому. Он звонил бодро, празднично, весело: «Бам! Бам! Бам!»

В гостиной, куда я вошел с телеграммой Радоя в руке, все усердно жевали теплые банички и с не меньшим усердием затягивались сигаретами.

— Товарищ майор! — Поднявшись, лейтенант Манчев вытер рот. — Разрешите доложить?

— Докладывай!

— Возвращаясь из киоска с сигаретами и баничками… — Он указал пальцем на стол, где на куске промасленной бумаги лежали две пачки сигарет и последняя баничка: — Это вам, товарищ майор. Возвращаясь из киоска, сержант Рашко встретил привратницу.

— Ну и что? — спросил я с досадой, потому что предчувствовал, что мой самоуверенный помощник отвлечет мое внимание от торжественного звона самого большого колокола. — Ну и что, что он встретил привратницу?

— Он рассказал ей кратенько о происшедшем вчера трагическом случае, а она — знаете, что она ему сказала?

— Не знаю!

— Она ему сказала: «А эту проститутку арестовали?» — «Какую?» — спросил сержант Рашко. «Ну, Дору, его экономку!» — ответила привратница. «Почему экономка профессора — проститутка?» — возмутился сержант. «Потому, что эта негодяйка живет с профессором и в то же самое время шляется и развратничает с его помощником, доктором Беровским!» — «Хм! — говорит сержант Рашко. — То, что она шляется, — ее дело, но зачем ей было убивать профессора?» — «Ну, чтобы отобрать квартиру, дурень! — постучала привратница пальцем ему по голове. — Когда женщина убивает мужчину, она делает это по двум причинам: или ради другого мужчины, или ради имущества. А эта проститутка убила профессора и ради того, и ради другого. И не таращься так! — сказала она ему. — Потому что однажды, когда я сделала ей замечание, что не вытирает как следует ноги, она как взбесилась и сказала мне: „Посмотрим, кикимора, какое хоро[5] ты будешь плясать передо мной, когда эта квартира моей станет!“

Выслушал все это очень внимательно. Большой колокол храма-памятника Александру Невскому звонить перестал.

— И я, — сказал лейтенант Манчев, улыбаясь нахально, — чтобы вам не мешать, пока вы исследовали кабинет профессора, дал распоряжение в управление — от вашего имени — тотчас же снять отпечатки пальцев и обуви экономки Доры и установить за ней наблюдение до новых указаний.

Я ответил, всматриваясь в снежные нити, летящие мимо окна:

— Благодарю, сержант Рашко, за проявленное усердие. Я подам рапорт о вынесении вам благодарности.

2

— И одновременно, — повернулся я к лейтенанту Манчеву, — подам рапорт об объявлении вам выговора.

— За что? — подпрыгнул Манчев. — В чем я провинился, товарищ майор?

— Вы проявили несообразительность! — ответил я. — Выдали себя перед экономкой. Ясно?

Манчев замигал, лицо его вытянулось.

— Снимая отпечатки, вы косвенно предупреждаете ее, что она находится под подозрением! И если она действительно участвовала с Беровским в этом преступлении, она немедленно позвонит ему, чтобы ДОГОВОРИТЬСЯ, какой линии поведения им придерживаться!

— Вы правы, товарищ майор, — вздохнул Манчев.

На его лице появилось выражение крайнего огорчения, и он махнул рукой так, будто все связанное со следствием уже полетело ко всем чертям.

— Сообразительность — важнейшее качество инспектора милиции, — сказал я.

— Безусловно, товарищ майор, — отозвался Манчев. — Если б я был на вашем месте, я бы сделал такое же замечание провинившемуся…

Мне стало и смешно, и грустно. Хотел ли глупый парень выдать себя за хитреца? Или он шутит? Придираться было бессмысленно — по той простой причине, что не было времени. «Наручники заржавеют, пока я буду заниматься такими загадками!» — сказал я себе и повернулся к сержанту Науму.