Убийство на пляже - [16]

Она возвращается к своему столу и тяжело опускается во вращающееся кресло. Пресс-релиз относительно субсидий ветровым электростанциям в ее отсутствие сам собой не слепился. Десять минут она продолжает мучиться над ним, а затем вновь переходит на аккаунт «Эха Бродчёрча» в твиттере. Имя журналиста Олли Стивенс, а в его профайле записано: «Бесстрашный репортер напористой местной газеты Эхо Бродчёрча». Она пробивает его имя по Гуглу. Он выложил свое резюме и образцы работ в онлайне и утверждает, что обладает амбициями, чтобы стать ведущим журналистом общенационального издания. Карен набирает его номер и с удовлетворением отмечает восхищение в его голосе, после того как представилась.

– Я увидела, что это вы подняли историю Дэнни Латимера, – говорит она. – Возможно, я приеду, чтобы освещать ее. И хотела узнать, могли бы вы сообщить мне кое-какие подробности. Выпивка за мой счет.

Разумеется, он соглашается. Карен сворачивает свой сюжет насчет ветровых электростанций, после чего звонит в отдел кадров. Она в этом году много и упорно работала и не брала пока что ни одного положенного ей отгула. Так что они ей должны.

Стоит жара, и асфальт влажно поблескивает под солнцем. Расплывчатый силуэт черного такси по мере приближения становится все более четким. Карен останавливает его и просит водителя отвезти ее на вокзал Ватерлоо.

Проклятый твиттер. Сердце Харди обрывается при мысли о том, какую работу им придется проделать теперь, чтобы восстановить доверие к себе семьи Латимеров. Когда он уходит из участка, ДС Миллер все еще пытается как-то извиниться за своего племянника. Харди это не интересно. И все же после утреннего нагоняя он уверен, что она больше этого не допустит. Что за день такой! Что за чертов день!

От свежего воздуха на улице в голове не прояснилось – наоборот, он чувствует себя даже хуже. Частое поверхностное дыхание и расплывающееся в глазах изображение являются предвестниками очередного приступа, и все, чего хочется сейчас Харди, – упасть на свою постель, чтобы это не произошло с ним на людях.

Чтобы открыть тяжелую дубовую дверь в «Трейдерс хотел», требуется немалое усилие. Он сам решил поселиться в гостинице – подбирать себе что-то более постоянное означало бы признать, что он приехал сюда надолго, – хотя предпочел бы жить анонимно в каком-нибудь отеле национальной гостиничной сети на окружной дороге. Здесь очень мило – полы из натурального камня, на стенах современная живопись, колористика от фирмы «Фэрроу & Болл», – но ключи висят на гвоздиках за стойкой администратора, а это означает необходимость вступать в разговор каждый раз, когда он приходит или уходит.

– Тяжелый выдался денек, долгий, да? – говорит Бекка Фишер, когда он протягивает руку за ключом.

Она довольно симпатична со своим гламуром пляжной блондинки, выдающим в ней австралийку еще до того, как она заговорит. Бекка ему вполне нравится – нравится на нее смотреть, по крайней мере, – однако он не хочет, чтобы она сделала его день еще более долгим.

– Настоящая трагедия, – продолжает она, не обращая внимания на его нетерпение. – Представить трудно, что пришлось пережить этой семье. Мы все тут в шоке. Знаете, ведь Хлоя работает здесь по субботам. Но не думаю, что я завтра ее увижу. Не то чтобы она была мне очень нужна… У меня сегодня и так уже две отмены брони было.

Харди мысленно отмечает информацию относительно Хлои, но в ответ только кивает Бекке. Он уже ставит ногу на нижнюю ступеньку лестницы, когда кто-то окликает его по имени. Он поворачивается медленно, чтобы не потерять равновесие.

Замечательно! Это тот бродячий репортер, племянник Миллер. Рядом с ним – блондинка средних лет, которая стоит с таким видом, будто готова схватить его за горло.

– Мэгги, редактор «Эха», – представляется она, протягивая ему руку.

Харди вяло пожимает ее. Мэгги подталкивает Олли, и тот говорит:

– Я совершил ошибку, выложив эту новость. Простите меня.

– За такие вещи мне следовало бы подвесить его за яйца на шпиле ратуши, – говорит Мэгги. – Все репортажи об этом теперь будут идти исключительно через меня. «Эхо» работает в сотрудничестве с полицией. Я сама поговорю с Латимерами и принесу им наши извинения.

Харди медленно щурится.

– Не путайтесь у меня под ногами, – говорит он Олли.

Похоже, на его пути к свободе появляется еще одно препятствие. Бекка Фишер следует за ним по пятам до самого конца первого пролета.

– Как вы думаете, завтра пляж будет открыт? Мне просто нужно знать, что говорить гостям.

– Я иду наверх, – говорит Харди, берясь рукой за поручень: с одной стороны, чтобы опереться, с другой – чтобы продемонстрировать твердость своих намерений.

От усилий, потраченных на то, чтобы преодолеть два пролета лестницы, Харди вспотел и запыхался.

Добравшись наконец до своего номера, он освобождает карманы пиджака: бумажник приземляется на прикроватную тумбочку и открывается на фотографии человека, лицо которого продолжает преследовать его. На снимке маленькой девочки свет падает сзади, и ее волосы похожи на ореол. Смотреть на нее больно. Тем более видеть ее всякий раз, когда он открывает бумажник. Прежде чем он успевает ослабить галстук или развязать шнурки, ноги отказывают ему, и он валится в кресло. Взгляд его упирается в оттиск на холсте с изображением скал Харбор-Клифф, висящий на дальней стене. Даже здесь не удается скрыться от этого проклятого места. Притом что в мире столько разных других пляжей…