Убийство на пивоварне. Чудовище должно умереть - [118]

– Какая чушь! Мальчик, должно быть, сошел с ума! – воскликнул Феликс, страшно волнуясь. – Он просто не мог… Слушайте, Блаунт ведь не воспринял это всерьез?

– Блаунт выдвинул весьма убедительное обвинение против Фила, и, боюсь, признание мальчика оказалось весьма кстати.

– Фил этого не делал. Я знаю.

– Я тоже, – тихо произнес Найджел.

Рука Феликса замерла, он непонимающе уставился на Найджела и прошептал:

– Вы тоже? Откуда?

– Я выяснил, кто на самом деле убил Джорджа Рэттери. Мне нужна ваша помощь, чтобы восстановить недостающие детали. А потом мы решим, что делать дальше.

– Говорите. Кто это? Говорите, бога ради.

– Помните высказывание Цицерона «In ipsa dubitatione facinus inest»? Тот, кто виновен, нерешителен. Феликс, вы слишком хороший человек. Как сказал утром Шривенхем, слишком совестливый.

Феликс судорожно сглотнул и уронил слова в тишину, которая внезапно разверзлась между ними.

– Что ж, я понял. – Затем попытался улыбнуться. – Простите, что вовлек вас в это дело. В любом случае я доволен, что все закончилось. Боюсь, что своим признанием Фил ускорил события. Зачем он это сделал?

– Из преданности вам. Он слышал, как Блаунт сказал, что хочет вас арестовать, и не видел другого способа помочь.

Феликс упал в кресло и закрыл лицо руками.

– Мальчик не совершит чего-нибудь… опрометчивого? Я никогда себе не прощу, если…

– Уверен, что нет. Вам не о чем волноваться.

Феликс поднял глаза:

– Расскажите, как вы узнали.

– Из вашего дневника. Зря вы его написали, Феликс. Вы сами себя выдали. Помните, в самом начале: «…злодея выдаст суперэго – суровый самоуверенный моралист. Хитростью заставит обмолвиться, неосмотрительно открыть душу перед случайным попутчиком, подбросить против себя улику».

Вы задумали дневник как отдушину для совести, но потом, когда планы изменились – когда вы поняли, что не в состоянии убить человека, вина которого не доказана, – он стал главным подспорьем для вашего нового плана. И вот тут вы просчитались.

– Вижу, от вас ничего не укрылось. – Феликс усмехнулся. – Боюсь, я недооценил вашу хватку. Мне следовало нанять менее способного детектива. Закурю, пожалуй. Я слышал, приговоренный имеет право на последнюю затяжку.

Найджел навсегда запомнил эту сцену. Солнечный свет падал на бледное бородатое лицо Феликса, сигаретный дым клубился в его лучах, и двое мужчин спокойным, почти академическим тоном обсуждали преступление, будто сюжет детективного романа.

– Видите ли, – начал Найджел, – до того эпизода с карьером в каждой строчке вашего дневника сквозит неуверенность в вине Рэттери. Затем, когда вы сочли его вину доказанной, тон дневника меняется. Это различие сразу привлекло мое внимание.

– Понимаю.

– Мы исходили из предположения, что неудача в карьере случилась из-за того, что Рэттери догадался о ваших намерениях. Иначе зачем ему лгать, будто бы он боится высоты? Но прошлой ночью мне пришло в голову, что солгал не он, а вы. Вы привели Рэттери на край оврага, однако в самый последний миг поняли, что не в состоянии столкнуть его вниз. Вы сомневались, что он убил вашего сына. Все так и было?

– Именно так, я оказался слабаком, – горько заметил Феликс.

– Не скажу, что это заставляет меня уважать вас меньше, хотя, боюсь, именно мягкость вас и выдала. Она подвела вас и позднее, когда вы отказались от Лины, даже после того, как рассказали нам о дневнике и признались в ненависти к Джорджу. Вы хотели порвать с ней, потому что считали, что, совершив убийство, не вправе связывать себя с женщиной. Так что Дон Кихотов тут хватает и без Фила.

– Давайте не будем говорить о Лине. Это единственное, чего я стыжусь. Я влюбился в Лину, но использовал ее, словно разменную фигуру, простите за штамп.

– Что ж, продолжим. Эпизод в карьере заставил меня пересмотреть ваши поступки. Главной вашей целью было добиться признания Джорджа, а когда он признается, уничтожить его. Вы же не могли спросить его напрямик, Джордж просто выставил бы вас вон. И тогда вы намеренно стали вести себя так, чтобы вызвать его подозрение, чтобы окольными путями намекнуть Джорджу, что намерены его убить.

– Не понимаю, как вы догадались.

– Во-первых, вы дали согласие пожить в доме Рэттери, хотя чуть раньше заявляли, что не разделите кров с человеком, убившим Марти; да и риск, что ваш дневник обнаружат, возрастал. Но предположим, вы хотели, чтобы дневник обнаружили. Вы сами спровоцировали Джорджа. На ужине, куда были приглашены миссис и мистер Карфакс, вы признались, что пишете новый роман, однако категорически отказались почитать из него, да еще намекнули Джорджу, что вывели его в качестве одного из персонажей. Вы прекрасно сознавали: такой тип не устоит перед соблазном порыться в ваших вещах, тем более за несколько дней до этого вы довели до его сведения, что назвались вымышленным именем.

В первое мгновение на лице Феликса отразилось удивление, затем он понял.

– Двенадцатого августа генерал Шривенхем видел вас в кафе в Челтнеме. Вы были с каким-то усатым здоровяком, которого генерал весьма точно описал как грубияна. Усатый грубиян – наверняка Рэттери. Генерал ходит в это кафе каждый четверг, и вам, его приятелю, конечно, это известно. Если бы вы не хотели быть узнанным, вы ни за что не явились бы туда в четверг вместе с Рэттери. Он услышал, как генерал назвал вас «Кернсом», и, разумеется, спросил себя, не имеете ли вы отношения к Мартину Кернсу, которого он сбил. Как только генерал упомянул об этом эпизоде – сам, я не называл вашего имени, – я понял, почему вы были против нашего знакомства.