Убийство Маргарет Тэтчер - [34]
— Ваша дочь совсем меня извела.
Отец хотел, чтобы Морна вернулась в клинику.
— Уж простите за прямоту, но либо она уезжает, либо я ухожу.
Доктор Бхаттачарайя моргнула под очками.
— Нам отчаянно не хватает средств. До начала следующего финансового года все уже расписано. Финансируют только неотложные случаи. Следите за ней, продолжайте взвешиваться ежедневно. Пока она стабильна, вес не теряется. Весной, если дела не пойдут на лад, мы, думаю, сможем ее принять.
Морна сидела на том же диване, скрестив руки на вздутом животе. Рассеянно глядела по сторонам. Она предпочла бы уехать куда угодно. Дома грязно, объяснила она, взять хотя бы ту ложку сливок. Она больше не может доверять маме и вести таблицу учета калорий тоже не может, потому что ее диету подделывают. Есть она согласилась, но домашние нарушили договор. Дух договора, как она уточнила.
Их отец сказал доктору:
— Нет смысла постоянно с нею сюсюкать. — И передразнил тоненьким голоском: — «Морна, милая, чего бы тебе хотелось?» Только не надо нести всю эту ахинею насчет прав человека. Какая разница, что она там себе в башку втемяшила?! Когда она смотрится в зеркало, один бог знает, что она видит. Вы ведь понятия не имеете, что у нее в голове творится, верно? Она воображает то, чего не существует.
Лола так и подпрыгнула.
— Но я тоже видела!
Родители повернулись к ней.
— Лола, ступай наверх. — Она медленно встала и пошла, вяло переставляя ноги. Они не спросили: «Видела что, Лола? Что ты видела?»
«Они не слушают, — сказала она врачу, — совсем не слушают. Игнорируют меня».
— Я просила собаку, но мне не разрешили. Другим можно, а Лоле нет.
Изгнанная из гостиной, она встала у закрытой двери и заскулила. Потрогала дверь лапой. Засопела. Ткнулась в дверь мордой. Бум-бум.
— Семейная терапия может оказаться полезной, — мило сообщила доктор Бхаттачарайя. — О таком варианте вы не думали?
Декабрь
С Рождеством Христовым.
Январь
— Вы отсылаете меня обратно в клинику, — сказала Морна.
— Нет-нет, — поспешно возразила мама. — Вовсе нет.
— Вы говорили по телефону доктору Бхаттачарайя.
— Я разговаривала со стоматологом. Записывалась на прием.
Морна потеряла несколько зубов за последнее время. Это все знали.
Но она не сомневалась, что мать лжет.
— Если вы меня отошлете, я выпью отбеливатель, — пригрозила она.
— Станешь белее простыни, — утешила Лола.
Февраль
Разговоры о принудительном лечении. Это значит, объяснила мама, что Морну запрут в специальной больнице, что она уже не сможет вернуться домой, как бывало раньше.
— Выбор за тобой, — вставил отец. — Начинай есть нормально, Морна, и до этого не дойдет. В дурдоме тебе не понравится. Никто не станет с тобою цацкаться и кормить растреклятыми пирожными по особым рецептам. Там замки на дверях, а пациентов пичкают наркотиками. Это не клиника, уж поверь.
— Похоже на питомник для собак, — сказала Лола. — Тебя наверняка посадят на поводок.
— Почему вы такие жестокие? — спросила Морна.
— Это ты жестокая, — ответил отец. — За тебя никто есть не может.
— Иначе я бы все слопала, — добавила Лола. — Не бесплатно, конечно.
Морна уничтожала себя. Уходила в небытие. Лола была при ней переводчиком, говорила с верхнего яруса звонким голосом пророчицы. Все ходили к ней, родители и врачи, чтобы узнать, что думает Морна. Сама Морна в основном хранила молчание.
Они поменялись местами: Морна теперь занимала нижнюю кровать. Лола заставила — боялась, что Морна ночью свалится и разобьется до смерти.
Мама стонала за дверью спальни: «Она уходит, уходит».
Не в смысле «уходит в магазин», нет. В конце концов, как сказала доктор Бхаттачарайя, сердце отказывает без предупреждения.
Февраль
В последний миг, на самом краю пропасти, она решила спасти сестру. Она делала маленькие кулечки, завернутые в фольгу — одно печенье, несколько конфет, — и клала их на кровать Морне. Печенье, все еще в фольге, обнаружилось растоптанным в крошки, а на полу комнаты валялись кусочки конфет и розового мармелада. Кусочки Лола не пересчитывала, только надеялась, что Морна поела хоть немного. Однажды она увидела, как Морна разглаживает фольгу и смотрится в блестящий обрывок. У сестры двоилось в глазах, твердые предметы словно купались в свете, приобретая нечеткие, призрачные очертания.
Мама сказала:
— Ты совсем черствая, Лола. Неужели тебе все равно, что происходит с твоей сестрой?
— Почему все равно? — Лола повела руками, как бы показывая, сколь велики ее эмоции. Так приятно чувствовать себя живой; но — тяжесть в груди, и никакого обеда не хочется. Она начала недоедать или тайком засовывала еду — печенье, картошку — в рулон бумажных полотенец.
Вспомнилось, как ночью, в ноябре, они ходили босиком к компьютеру. Стоя за спиной Морны, она случайно прикоснулась к ее плечу, и оно было острым, как нож. Лезвие, казалось, глубоко вонзилось в плоть, и она ощущала порез несколько часов подряд — а после страшно удивилась, не найдя на ладони ни царапины. Когда она проснулась следующим утром, воображаемый порез виделся ей очень четко.
Март
Все следы Морны исчезли из спальни, но Лола знает, что сестра по-прежнему здесь. Холодными ночами, подтягивая пижамные штаны, она стоит, глядя на сад у дома. В свете вертолетных прожекторов, во вспышках проблесковых маячков, в мерцании уличных фонарей она различает фигуру сестры, смотрящей на маленький дом, окутанный студеным воздухом. Машины прокатывают мимо до глубокой ночи, гул трафика звучит беспрерывно, однако Морну окружает пузырь тишины. Ее высокое и прямое тело мерцает под ночной рубашкой, лицо мокрое, будто от слез или от дождя, и никакого внятного выражения на этом лице нет. Но у ее ног лежит белая собака — сияет, как единорог, с золотой цепью на шее.
