Убийство Кирова. Политические и уголовные преступления в 1930-х годах - [48]

Словом, отношения Сталина и Кирова с 1926 по 1934 год резко видоизменились, и Сталин увидел в Кирове возможного преемника, а он ведь — Сталин — незаменим, отсюда настороженность, напряженность. И если в ноябрьские дни 1932 года — трещинка, то в феврале 1934 года почти конфликт[63]. Несостоявшаяся попытка прибрать Кирова к рукам означала провал предложения Сталина в Политбюро. Это непостижимо. А что делать?

Возьмем еще один аспект отношений Сталина и Кирова. В учебнике «История КПСС», вышедшем под руководством Б. Н. Пономарева вторым, дополненным изданием после XVII съезда ВКП(б), есть следующая запись: «Многие делегаты съезда, прежде всего те из них, кто был знаком с завещанием В. И. Ленина, считали, что наступило время переместить Сталина с поста генсека на другую работу»[64].

В третьем же издании, вышедшем в 1969 году, при том же руководителе авторского коллектива, приведенная фраза опущена. Что это может означать? Результат нового исследования не подтвердил ранее сделанных выводов? Появились новые варианты? Мне кажется, что категоричность первого утверждения (о делегатах) создала много дополнительных недоумений. Озадачены даже сами делегаты XVII съезда. К примеру,

А. Г. Слинько, которая в 1967 году, будучи вызванной к приехавшему из Москвы Г. С. Климову — сотруднику КПК, занимавшемуся в 1960–1962 годах расследованием убийства Кирова, говорила мне: «Я не помню, чтобы на съезде обсуждался (?!) вопрос о замене Сталина на посту генерального секретаря». Да, конечно, на заседаниях съезда этот вопрос и не обсуждался, да и не мог и не должен был обсуждаться, так как избрание генерального секретаря — дело ЦК, избранного на съезде, и по тогдашнему, и по теперешнему Уставу партии.

Конечно, формулировка во втором издании учебника — о делегатских разговорах — неосторожна и бездоказательна, стоило ли ее давать? Вместе с тем в руководящих кругах партии, среди активистов разговоры о замещении Сталина бесспорно были, но в другой плоскости. В 1923 году не было очевидной кандидатуры, чтобы заменить Сталина на посту генсека, да и обстановка не была благоприятной для этого шага. Е. Я. Драбкина в рукописном варианте своего произведения «Зимний перевал», ссылаясь на авторитет своих родителей, утверждает, что в кругах партии в 1923 году называли только одну кандидатуру — М. В. Фрунзе. Так ли? Не знаю. Но как делегат I съезда СССР (декабрь 1922 года) хорошо помню, с каким энтузиазмом делегаты съезда встречали М. В. Фрунзе, его горячее выступление на съезде. Вспоминаю и то, как в предшествующие декабрьские дни на X Всероссийском съезде Советов М. И. Калинин назвал Фрунзе «победителем Врангеля» и какую восторженную реакцию делегатов это вызвало.

В том же 1934 году имя Кирова вполне могло фигурировать как возможный и удачный вариант замены генсека, особенно под впечатлением его триумфа на самом съезде. Да и сам Сталин, пуская пробные шары о здоровье, приближении старости и в связи с гибелью Н. С. Аллилуевой, в какой-то мере намекал на Кирова, что рельефно выделилось при обсуждении вопроса 10 февраля 1934 года — о переводе Кирова в Москву. Да и в Политбюро стало другое соотношение сил, чем это было в 1922–1924 годах. Ни Троцкий, ни Зиновьев, ни Каменев, ни Бухарин уже не могли реально котироваться на пост руководителя ЦК — особенно в свете замечаний Ленина.

К 1934 году подавляющая группа членов Политбюро ЦК — Орджоникидзе, Куйбышев, Киров, Косиор познали горечь вздорного, самолюбивого характера Сталина, многому научились. Сложилось крепкое, мудрое ядро партии. В их среде Сталин уже не мог безраздельно доминировать, если… не применять своих качеств лукавого, хитрого властолюбца. Терпелось многое, подобно тому как в семьях, где имеется устрашающее, своенравное дитя. Но ведь оно свое и потому терпимо.

Годы борьбы с уклонистами, оппозиционерами за ленинскую линию создали авторитет не только Сталину, но и другим руководителям партии. Огромная работа по руководству хозяйством и крупнейшими организациями партии (Ленинград, Украина) также поднимала таких товарищей, как Серго, Куйбышев, Киров, Косиор, в глазах партии, народа. А личные качества этих товарищей— их обаяние, доступность — способствовали укреплению их роли в партии. Естественно, что многие руководящие члены партии, активисты — а они и были в большинстве своем делегатами съезда, — не раз между собой толковали по многим вопросам, в том числе и о генсеке.

В беседах с некоторыми товарищами мы также касались этой темы; ведь это естественно для членов партии — задумываться над вопросами жизни и деятельности партии, положения дел в ее рядах, в какой-то мере оценивать своих руководителей. Этот интерес вполне закономерен до тех пор, пока он не превращается в сплетни или катализатор закулисных интриг. Да, по совести говоря, в разговорах на тему о замещениях никогда не предполагалось немедленной или насильственной замены Сталина; обычно речь шла о том, что партия выросла, окрепла, что сейчас в Политбюро есть люди, способные заменить и Сталина, если в этом возникнет необходимость.

Конечно, мы, ленинградцы, гордясь Миронычем, с радостью встречали и поддерживали высказывания работников других областей и районов, когда они тепло и восторженно отзывались о Кирове, а таких было много, и в искренности их мы не сомневались. Повторяю, особенно это было заметно на съезде и после него, так что разговоры о Сталине и Кирове, конечно, были среди делегатов так же, как и не в их среде.