Убийство Иисуса. Расследование самого громкого преступления в истории - [13]

Теперь, три недели спустя, с одного до другого края равнины разносится трубный зов медных tubae (труб) – звук, который ни с чем не спутаешь, от которого сердце каждого легионера начинает биться быстрее, ибо это сигнал к началу битвы.

Сегодня трус отомстит за свой позор! Октавиан это знает, ибо битва двух орлов в небесах только что закончилась. Две царственные птицы не были частью какого-либо спланированного ритуала: они появились над полем боя и вступили здесь в схватку по чистой случайности. Однако орел, прилетевший со стороны войск Марка Брута, теперь камнем летит к земле, убитый царственным хищником, вступившим в битву со стороны Октавиана.

Это доброе предзнаменование! А в предзнаменования Divi Filius, как и его покойный дядя Юлий, верит твердо.

* * *

Даже сейчас, два года спустя, смерть Юлия Цезаря оказывает влияние на все части света. Она ощущается и в Риме, где по-прежнему творится хаос, и в Египте, где Клеопатра отчаянно пытается удержать власть, безжалостно расправляясь с собственными братьями. До Иудеи ударная волна доходит медленно; но скоро ее ощутят и в провинции Галилея, и в селении Назарет, где строитель по имени Иаков растит сына Иосифа.

Иаков – прямой потомок Авраама, праотца иудеев, и Давида, величайшего из известных Иудее царей. От Авраама его отделяет двадцать шесть поколений, от Давида – не меньше четырнадцати. Но богатство Авраама было, как песок морской, а Давида и сына его Соломона – и того больше; ныне же для их потомков настали тяжелые времена. Тихий и скромный Назарет в галилейской глуши ничем не походит на царскую столицу. В этой деревушке, расположенной в лощине меж холмов южной Галилеи, всего три десятка домов и не больше четырехсот жителей. Тесные домишки[15] сложены из мягкого известняка и других камней, разбросанных по склонам холмов. Иаков, строитель и плотник, работает и с камнями для фундамента, и с деревом из соседнего леса, из которого делает крыши и мебель. В Назарете работы немного, зато в грекоязычном городе Сепфорисе, расположенном примерно в часе ходьбы отсюда, дело всегда найдется.

Иаков учит Иосифа идти по его стопам, как когда-то отец учил его самого. Учит не только строительному мастерству, но и другим жизненно важным навыкам: как давить сок из винограда и масло из олив, как разбить на крутом склоне поле, урожай с которого прокормит семью, как орошать свои посадки водой из местного родника. Но прежде всего Иаков растит сына в иудейской вере. Ибо, хотя греческая, аравийская и римская культура оставили в Назарете свои следы на протяжении столетий, наследие Иакова и его преданность единому истинному Богу не изменились за две тысячи лет – со времен, когда по земле ходил его праотец Авраам.

Даже великий Юлий Цезарь не пытался изменить иудейские традиции. Расчетливый диктатор, веривший в божественность Венеры и чаще искавший добрых знамений в гаданиях по внутренностям жертвенных животных, чем в молитвах, оказался, как ни странно, горячим сторонником Иудеи и иудейского образа жизни – хотя бы потому, что эта страна представляла собой естественный буфер между Египтом и Сирией. Цезарь, как и нацисты две тысячи лет спустя, понимал, как важно для сохранения империи оставлять местным правителям какую-то долю власти над собственной судьбой. В сущности, у Цезаря нацисты позаимствовали основную схему оккупации: марионеточные местные чиновники, назначенные оккупантами, широкая сеть информантов, чтобы предупреждать мятежи в зачатке, и сохранение под ярмом внешних признаков «нормальной» жизни.

Смерть Цезаря возмутила и тихую иудейскую гавань, хотя жители Иудеи этого пока не понимают. Но битва при Филиппах, эпический момент истории, сыграет для этой страны еще более важную роль. Когда битва закончится, для иудеев ничто уже не будет прежним.

* * *

Битва окончена. Сражение было жестоким и кровавым, именно таким, как боялись многие: люди буквально вцеплялись друг другу в глотки, стараясь сразить врага в рукопашной. Кровь хлещет из открытых ран: многие изуродованы, немало воинов лишились рук или глаз. Многим подрубили мечами ноги: лишившись способности ходить, они обречены на медленную смерть на поле боя.

Вся равнина, от гор до болота, завалена тысячами и тысячами мертвых тел. Недолго им лежать здесь: сперва местные жители снимут с мертвецов все ценное, следом за ними стекутся на кровавый пир волки и вороны.

Те, кто проиграл, но выжил, сейчас в цепях, но сохраняют неукротимый дух. При приближении Октавиана они свистят и плюют в его сторону.

Проигравшего полководца, Марка Брута, среди них нет: он убедил раба заколоть себя одним ударом меча. Голову Брута отрубят и привезут в Рим, а тело сожгут на месте гибели.

Еще до первого зова tubae все понимали: этот день, эта битва решит судьбу Римской республики.

Так и случилось. Республики больше нет: отныне ее сменит деспотическая империя. И, хотя одиннадцать долгих лет понадобится Октавиану, чтобы утвердить над страной самодержавную императорскую власть, уже сейчас он предвидит этот миг своей славы. Он будет править до конца жизни, с каждым годом становясь все более мелочным и жестоким. И, как Иаков из Назарета учит Иосифа идти по своим стопам, так же и новый император будет учить своего пасынка Тиберия править железной рукой, чтобы, когда придет время ему стать императором, он безжалостно удерживал власть в своих руках: давил несогласных, сокрушал любой мятеж, обнажал, бичевал и публично прибивал к кресту любого, кто представляет угрозу для Рима.