Убийство эмигранта. (Случай в гостинице на 44-ой улице) - [3]

В этой эмигрантской газете, которую, не пожалев денег, я купил в киоске, печатаются воспоминания бывшей воспитанницы института благородных девиц о первом бале в присутствии государя, холодной коже кареты и желтом снеге у подъезда, дымящемся от конской мочи. Попытался представить МОЙ рассказ рядом с этими мемуарами, и вот теперь лежу и улыбаюсь красному от чужого света потолку. Мой друг Маслов, с которым я работал в издательстве до эмиграции, сказал бы: «Пылып, не туды влып!»

Августа 5-го

Долго не мог уснуть, а рано утром меня разбудил телефонный звонок. Оказалось, меня приглашала пообедать незнакомая женщина. Сказала, что мой телефон ей дал мистер Ган. Она давно уже живет в Америке и была бы рада поговорить со свежим эмигрантом. Приезжайте, мы будем обедать, она повторила. Я решил, может, она тоже какая-то дворянка, нельзя без цветов. Бегал по улицам искал цветы и опоздал. Она сделала мне замечание. Она старая, а намазана как молодая. За обедом она сказала, человека можно узнать по тому, как он считает деньги и ест. Я молчал. Было жарко. А обед вкусный. Но пришлось много оставить, чтоб она не подумала, что я как-то не так ел.

В Москве, она рассказала, она оставила обстановку несравненную, антик. А работала администраторшей в кино. Я подумал, значит, какие-то махинации с билетами. Откуда у служащей антик?

Пожалел, что оставил на тарелке, но она уже унесла.

На ней было открытое белое платье с красным поясом. На плечо вылезла застиранная бретель лифа. Она сказала, что обычно проводит дни в обществе друзей на пляже, где у нее абонировано место на весь сезон, но вечера у нее свободны, и она могла бы заниматься со мной. И всегда вас будет ждать хороший ужин, она пообещала.

Оторвался от записей, чтобы впустить владельца гостиницы и еще кого-то. Этот кто-то протянул мне руку и спросил, хорошо ли мне здесь. Когда они ушли, я вспомнил, что видел его в опекающей меня организации. Наверное, он решил проверить, как устроены его подопечные.

Потом Рита меня ругала: если бы вы пожаловались, что темный номер и нет кондишена, вас бы тут же переселили! Мне дали люксовый номер, сказала Рита. А что, я буду, как вы, молчать? Тут вы интеллигентностью ничего не возьмете. Если бы они мне не дали, что я хочу, я бы им такое устроила, что было бы слышно в Белом доме. Имейте в виду, на интеллигентности вы не уедете. Вот-вот, расхохоталась Рита, будете так само, как сейчас, улыбаться «шесть на девять» и останетесь на мели! Приходите вечером. Я вас приглашаю. Будет один хороший друг мужа из Москвы, вы увидите, какой у меня теперь номер. Я вам позвоню в восемь, о'кэй?

Я пошел погулять по Нью-Йорку, но застрял в книжном магазине. Около восьми я опомнился и, весь мокрый, прибежал в номер. Не хотелось подводить Риту, раз я обещал быть. Но она мне не звонила, тогда я сам ей позвонил. Она спросила, где я был и что делаю, но зайти не предложила. В трубку была слышна музыка и голоса, по-видимому, она передумала меня звать, и мне ничего не оставалось, как попрощаться и положить трубку. А так не хотелось уходить из магазина! Но возвращаться было уже поздно, Они уже закрыли. Очень досадно. Включил телевизор.

Августа 7-е

Это понедельник, а по понедельникам опекающая меня организация, буду называть ее сокращенно ОМО, выдает деньги. Когда я пришел, в приемной уже сидело немало людей.

Я тоже сел, ожидая вызова. Вдруг женщина рядом спросила, не помню ли я ее. Я не мог вспомнить, но лицо мальчика с ней показалось мне знакомым. Тогда она сказала, что помогла мне найти мой чемодан в аэропорту, когда я сюда прилетел. При этих словах мальчик улыбнулся мне, как знакомому, покраснел и тут же опустил глаза. В эту минуту женщину вызвали. Она дала мне свой телефон и сказала, что я всегда смогу с ней проконсультироваться, потому что она в Америке уже три года и знает язык, а Америка сложная страна.

Чтобы скоротать время, я взял один из лежащих на стуле старых номеров «Новой Речи» и наткнулся на объявление: «Интересная блондинка ищет знакомства с серьезным интеллигентным господином, любящего музыку, искусство и путешествии. Отвечать только с приложением фотографии». Опять упрекал себя. Зачем возил рассказы за тридевять земель, чтобы отдать их эмигрантской газете, любящую искусство?

Затем моим вниманием завладел один посетитель ОМО, шумный, самоуверенный и с бойким московским акцентом. Он сказал, что никогда не изучал и не будет учить английский, потому что ему как писателю-сатирику начхать на все языки, кроме того, на котором он пишет. Узнав, что он сатирик, я стал слушать его, мне показалось, что и другие посетители прислушивались к нему по той же причине. Я спросил, знаком ли он с одним московским писателем, и назвал имя писателя. На это сатирик неожиданно грубо ответил, что с нашей эмиграцией в Америку они стали для нас трупы. После этого ответа я почувствовал к нему неприязнь, поскольку им сатирик как бы перечеркивал значение моего знакомства. А он, не обращая на меня больше никакого внимания, рассказал, какой успех имело недавнее его выступление перед читателями, и что из нескольких городов он уже получил приглашение выступить. У сатирика было несвежее лицо, как будто он забыл умыться утром после сна, и одет он был тоже неряшливо. Несмотря на свой вид, он производил впечатление. И думаю, потому что из него так и перли самоуверенность и нахальство.