Убийство девственника - [14]

Появление дворецкого положило конец их бесплодным пререканиям.

– Неприятности, мадам Агата?

– Да мальчишка этот пристал как банный лист! Он воображает, что может заставить меня сказать то, чего я говорить не намерена, – она пожала плечами и презрительно усмехнулась. – Сопляк еще!

Эдуард улыбнулся:

– Мадам Агата, я всегда знал, что вы очень мудрая женщина.

– Спасибо, господин Эдуард.

У Жиреля складывалось впечатление, что над ним просто-напросто издеваются, а он был не из тех, кто мог спокойно такое перенести. Он застучал ногами по полу, крича:

– Вы, оба! Прекратите вы или нет!? Я предупредил, что если будете продолжать в том же духе, то наживете серьезные неприятности!

Дворецкий, посмотрев на полицейского с плохо скрываемой неприязнью, высокомерно у него спросил:

– Это вы мне говорите?

– Вам и этой женщине, принимающей себя за королеву.

– Она в своем деле и есть королева.

Сердце Агаты растаяло.

– Спасибо, господин Эдуард.

Выведенный из себя, Леон продолжил еще грубее:

– Если вы надеетесь меня таким образом довести до ручки, то вы дали маху!

Эдуард заметил:

– Прошу меня извинить, но господин употребляет выражения, которые режут нам слух. Не правда ли, мадам Агата?

– Совершенно верно.

Жирель встал перед распорядителем.

– Что вы думаете об убийстве Жерома Маниго?

– Очень печальное событие.

– Ну а помимо этого, у вас имеются еще какие-нибудь соображения?

– Нет.

– Значит, одного из ваших хозяев убили, а вам все равно?

– Человек в моем положении не думает, он смотрит и молчит.

– Вы не имеете права молчать, когда речь идет о преступлении!

– Я сам себе судья в вопросах, что я имею право делать, а что нет. Смерть господина Жерома – несчастье, но она не может заставить меня нарушить мой долг слуги дома, слуги, который имеет перед другими преимущество – все видеть, но и обязательно – ничего не говорить.

– Значит, вы отказываетесь говорить?

– Я к этому не расположен.

– Ну, это мы еще посмотрим! А пока назовите мне вашу фамилию, имя и должность, и кухарка тоже. Или вы и к этому не расположены?

Когда Генриетта Нантье замолчала, Жозеф Плишанкур подытожил:

– Если я правильно все понял, то ваш муж – счастливый деловой человек, чья порядочность может быть примером для других. Мадемуазель Маниго принадлежит к разряду пожилых дам, которые в хороших семьях являются хранительницами традиций. Вашей дочерью могла бы гордиться любая мать. Ваш сын – Жан-Жак – личность прямолинейная, немного избалованная, чем объясняется то, что он до сих пор не решился начать серьезно работать, в чем ему подражает сестрин муж – Патрик Гюнье. Последний – тем не менее зять, о котором мечтает каждая теща. Ваш брат Жером был философом, тихим и мирным, ни о чем не подозревающим и ни с кем не общающимся. Добавлю, что дворецкий давно уже у вас на службе и вне всяких подозрений, как и кухарка. Вы можете поручиться за честность домработниц и утверждаете, что амбиции шофера не выходят за пределы гаража.

– Вы прекрасно все поняли.

– Я не сомневаюсь, только…

– Что только?

– Имеется одно «но»!

– Одно «но»? Какое «но»?

– Вы ошибаетесь в одном из тех, кого только что расхвалили.

– Правда? И почему же?

– Потому что Жером Маниго был убит, мотивом преступления явилась кража, и преступник – кто-то из домочадцев.

Закончив с Эдуардом и Агатой, Жирель попросил их выйти и приказал дворецкому прислать к нему первую горничную. Агата не без скрипа выполнила требование полицейского.

– Никогда не думала, что доживу до такого! Какой-то сопливый мальчишка выгоняет меня из моей кухни! Мир и в самом деле перевернулся! Господин Эдуард, по-вашему, он имеет на это право?

– Боюсь, что да, мадам Агата.

– А по-моему, это превышение власти.

– Время такое, мадам Агата. Не требуется хороших манер, чтобы поступить на службу в правоохранительные органы.

– А мое рагу?

– Простите?

– У меня на плите рагу! И если я его выключу, то все испорчу.

– Тем хуже для рагу, мадам Агата. Кажется, правосудию не угодно, чтобы у вас сегодня удалось рагу.

Кухарка обругала полицию последними словами, после чего сняла кастрюлю с огня и удалилась в сопровождении дворецкого.

Жирель не успел толком переварить все оскорбления, которые ему пришлось выслушать в свой адрес, но настроение его резко улучшилось, когда он увидел Монику. Он тут же решил, что она девушка красивая и не без блеска в глазах.

– Мадемуазель, прежде всего вы должны мне ответить на следующий вопрос: у вас такой же гнусный характер, как у дворецкого и кухарки?

Она рассмеялась.

– Это вам судить.

– Вы готовы к сотрудничеству?

Моника схитрила:

– Смотря что вы под этим подразумеваете.

Полицейский, как известно, был юноша увлекающийся и тут же воспылал:

– Как вас зовут, зайка?

– Моника.

– Моника! Прелестное имя! Моника?…

– Люзене.

– А сколько же вам лет, очаровательная Моника?

– Двадцать девять.

– Чудесный возраст!

– Вы так думаете?

– Глядя на вас, я в этом уверен. Возраст, когда женщина расцветает, как бутон, обещающий цветок…

– А вы поэт.

Инспектор выгнул грудь колесом и разгладил галстук. Очередная покорная жертва была у него в руках.

– Солнце мое, у такой умницы, как вы, непременно должно быть хоть маленькое соображение по поводу убийства.