Убийственный Париж - [23]

К ужасу редакции, англичане подтвердили версию самоубийства Пренса. Отклонив крупную взятку за пересмотр своих выводов, они тем не менее согласились умолчать о них: владелец газеты Жан Пруво со слезами в голосе объяснил, что обнародование правды вызовет во Франции гражданскую войну. Англичане тихо вернулись восвояси, а Сименон ежедневно публиковал все более сенсационные тексты, основанные на методе Мегрэ — «искать человеческое объяснение драмы».

В полном соответствии с этим методом, дижонскую трагедию он расследовал, не вылезая из парижских притонов. В его представлении, Ставиский был гангстером а-ля Аль Капоне, поэтому искать ключи к тайне следовало в криминальном подполье Парижа. Подполье воспользовалось случаем, чтобы подшутить над фраером, а заодно — свести его руками кой-какие счеты.

В ресторане «Котти» на авеню Ваграм Сименона подцепил на крючок букмекер, жулик и убийца (в 1920 году он застрелил человека за карточным столом) Гаэтан де Л’Эрбон де Люсс по прозвищу Барон. Впрочем, этот гражданин Монако был настоящим бароном, возможно единственным аристократом в криминальном подполье. В своей легальной ипостаси Барон держал рестораны на Монмартре и обеспечивал охрану ВИП-персон, включая Карла II Румынского. За круглые суммы из редакционной кассы он из вечера в вечер называл Сименону новые имена людей, якобы замешанных в делах Ставиского и Пренса, а Сименон прилежно публиковал их.

Прислушивались к Барону не только писатель, но и осведомители инспектора Бонни (37), быстро просекшего, что Сименону дурят голову. Литератор грешил доверчивостью, ищейка — подозрительностью. Не веря, что Барон просто развлекается, Бонни 30 марта положил конец газетной «Шехерезаде», арестовав де Люсса и марсельских «крестных отцов» Карбоне и Спирито (50) по подозрению в убийстве Пренса. Сенсация лопнула быстро — троицу пришлось отпустить. Карьера Бонни была загублена, в отличие, что удивительно, от карьеры Сименона. По слухам, ему устроили «темную» криминальные «друзья», но обвинения в нарушении журналистской этики быстро заглохли, а читатели его простили.

* * *

Простили Сименону и историю, в 1945 году приведшую его самого на скамью подсудимых. Бельгийскому подданному мобилизация на мировую войну не грозила, он спокойно жил в своем доме в Вандее, а в мае-августе 1940 года, после оккупации нацистами Бельгии, работал уполномоченным по делам бельгийских беженцев в департаменте Верхняя Шаранта. Говорят, многих спас, помог восемнадцати тысячам соотечественников. Но говорят также, что, если соотечественник оказывался евреем, дверь перед ним захлопывалась. Потребовалось личное вмешательство разъяренного министра внутренних дел Жоржа Манделя (Ротшильда), чтобы Сименон помог группе ювелиров из Антверпена. Что ж, значит, Сименон в цикле из пятнадцати (или семнадцати) статей «Еврейская угроза» (июнь-октябрь 1921 года, «Газетт де Льеж»), основанных на «Протоколах сионских мудрецов», от всей души писал: «Евреи в своей разрушительной ярости и жажде наживы породили большевизм». Юный журналист призывал обрубить, «пока еще не слишком поздно», опутавшие весь мир щупальца «еврейского спрута», «интернационала золота и крови».

В том, что осенью 1944 года в освобожденной Франции его обвинили в коллаборационизме, наверное, сыграла роль и неприязнь соседей-доносчиков к столичной звезде, жившей в тяжелые годы по-прежнему, по-барски. В хозяйстве он держал трех коров, кур, уток, пчел, выращивал табак и дыни. Занимались этим, естественно, садовники и слуги, включая — при живой жене и с ее одобрения — хозяйскую любовницу Генриетту по прозвищу Шарик. Крестьяне шептались о бесстыжих голых девках, с хохотом носившихся по имению Сименона и даже выбегавших за его ворота. Зная сексуальные аппетиты и нравы писателя, «мужчины, овладевшего десятью тысячами женщин», в это легко поверить. Особенно должна была разжечь злобу и зависть соседей пышная вечеринка в честь премьеры фильма Альбера Валентена по роману Сименона «Дом семи девушек», которую писатель закатил 30 января 1942 года в арендованном замке графа Алена дю Фонтеница.

Сименон был не столько идейным нацистом, сколько оппортунистом, превыше всего ставившим комфорт и деньги. При немцах ему однажды пришлось понервничать, опровергая инсинуации (возможно, близкие к истине) о его еврейских корнях. Явившийся к нему инспектор хвастался, что чует жидов за версту, и был уверен: фамилия писателя восходит к еврейскому имени Шимон. Необходимые справки о расовой чистоте в назначенный ему двухмесячный срок Сименон представить не мог: льежские архивы то ли погибли, то ли были просто недоступны. Тогда он обратился напрямую к журналисту Жаку Люшеру, назначенному оккупантами куратором французской прессы, и за какой-то месяц все проблемы были улажены, арийское происхождение и католическая вера писателя — удостоверены письменно.

Но эта нервотрепка ничтожна по сравнению с выгодой, которую извлек Сименон из оккупации. 19 марта 1942 года он продал Альфреду Гревену, шефу созданной Геббельсом франко-немецкой кинокомпании «Континенталь-фильм» права на экранизацию романов о Мегрэ за 500 тысяч франков: в 1941–1944 годах вышли девять фильмов по книгам Сименона. В оккупированной Франции было издано восемнадцать его книг, еще четыре — в Бельгии; Сименон охотно писал и давал интервью нацистской прессе, правда о политике не заикался.